20** год, 7:45, дом Алевтины

Так странно испытывать любые чувства и знать, что они относятся ко мне. Ощущаю отклик моего тела. Шевелю мизинцем, губами, языком. Пробую ухом, сначала правым, потом левым. Они мне пока не подчиняются

Могу дышать, говорить, двигать настоящими руками и ногами! Десять минут я осторожно гладила ногти. Щупала плечи, наматывала кончики волос на указательный палец. Теперь у меня есть своя голова! Моя, и ничья больше!

Нет. Если бы это была моя голова, я бы покрасила волосы в алый цвет и подобрала яркую помаду в тон. Из зеркала на меня смотрело ничем не примечательное бледное вытянутое лицо с тусклыми русыми волосами и провалами карих глаз. Скучно, посредственно. Я не такая. Внутри я другой человек! Яркий, особенный. Уникальный.

Тело принадлежало Алевтине, я же всегда была  альтер-эго в самых темных уголках подсознания.  А теперь, раз я контролирую этот набор мяса, костей и волос, пришло время жить так, как я хочу. Все эти 16 лет мне доводилось отстраненно наблюдать за поражениями и победами Алевтины, оставаться в тени, когда она получала все самое лучшее.

Сейчас моей тюремщицы, до омерзения правильной и скучной, нет. Есть я.

Это тело мое, и я могу делать что хочу.

Какая скучная у Нее одежда. Сплошь пастельные цвета. Мне нравится черный, красный, фиолетовый. Зеленый тоже сгодится. В нетерпении разворошив ящики шкафа, я нашла черный джемпер. В корзине с грязным бельем завалялись единственные черные джинсы. Придирчиво осмотрев и даже понюхав их, заключила, что носить можно. Аля всегда была слишком уж чистоплотной.

Волосы я зачесала в высокий хвост. Похожа на нормального человека. Я теперь – человек!

– Алечка, тут дедушка с тобой хочет поговорить, – мама нетерпеливо постучала в дверь.

– Сейчас, – я открыла ей и взяла трубку.

Голос у старика был взволнованный, при этом сухой и даже надменный, как офисная бумага. Не будь я так уверена в себе, подумала бы, что он знает.

Нет! это не может быть правдой, Паша обычный человек. Никто не заметит подмены. И не подумает об этом.

Потом пришлось поговорить с Лерой, лучшей подружкой Алевтины. Девчонка оказалась ужасной прилипалой и не умолкала ни на секунду! Надо будет с ней поссориться! Уже через четыре минуты ее бесперебойного шепота у меня странно гудела голова. Гул все нарастал, и я то и дело прикладывала руки ко лбу, темечку, чтобы понять, взорвусь я сейчас, или у меня есть время. Боль переместилась  в виски, и  была такая сильная, что я мечтала лишь о том, чтобы голова треснула как спелая тыква.

Сославшись на неизвестные дела, поскорее закончила наш глупый диалог и отключилась. Сейчас осенние каникулы, однако на студентов, как мой старший брат Артур, это не распространялось. Да и родители продолжали работать. Как только все ушли, я вышла из комнаты. Теперь могу касаться этих  стен – руки не ее, мои!

Взяла старую любимую кружку Али – некогда белая, а теперь серая, с объемным кроликом в центре. Едва заметные трещины избороздили круглые ушки, от оранжевой морковки в зубах отпал зеленый кончик. Этой вещи лет десять, не меньше. Разумный человек давно бы избавился от хлама, но только не Алевтина Золотарева, нет-нет.

Покрутив страшную кружку со всех сторон, я разжала руки, и кролик, совершив несколько веселых переворотов, сломал себе шею. По кухне разлетелись и отрикошетили к мусорному ведру белые осколки. Пол был в крошечной пыли, а морковка улетела за холодильник. Кухню сотряс еще один непонятный, мерзкий звук, похожий на предсмертный хрип задыхающегося кролика. Но я видела, зверек уже мертв. Приложила руку к своей груди, и с изумлением поняла, что звук исходит от меня. Это был смех.