Он обернулся, раскрыл свой зонтик, так и не решаясь встать под его защиту, холодные мокрые капли падали с неба прямо на асфальтовую дорожку.

– Что Вы сказали, мадемуазель?

– Ничего… Вы не слышали ничего о моём отце, мсье Ричарде де Бовье?

– Всего хорошего.

Странный почтальон, уже промокший до нитки, быстро зашагал к садовой калитке, а я так и осталась недоумённо провожать его высокую, как штырь, фигуру в форме почтового департамента Франции.

Если бы не Сесилия, я вряд ли сдвинулась бы с места. Она взяла меня за руку и повела в дом.

– Ты же заболеешь, Лили. Что у тебя в левой руке? Дай мне.

Я протянула ей сырой конверт.

Войдя в прихожую, Сесилия быстро распечатала его, пробежалась по строчкам на белом листе бумаги.

Её милое лицо… Я никогда не забуду выражение её лица в тот момент. Представь, как внезапно свет меркнет, превращаясь в темноту, как ты сталкиваешься с чем-то неожиданным. Её карие глаза наполнились слезами, в них было столько печали откуда-то из глубинных недр души, что мне захотелось обнять Сесилию, прижать крепко к своему сердцу, как делает мама. Из горла её вырвался хрипящий стон, будто загнанный зверь попал в капкан:

– Папа!

Письмо выпало из её рук. Я подняла его с полу и прочла. Кажется, оно было от г-на де Голя. Сам маршал де Голь, генерал де Голь удостоил нас своим вниманием. Кажется, там было написано, что г-н Ричард де Бовье попал в автомобильную катастрофу, кажется, у него случился сердечный приступ. Правительство Франции и генерал де Голь выражают г-же Вивьен де Бовье искренние соболезнования…

…Ричард де Бовье… мой отец…

Дождь становился ещё сильнее, с улицы повеяло холодом. Этот противный, противный дождь, серое затянутое пеленой небо.

«Нет! Только не папа! Только не сейчас!» – хотелось крикнуть мне, но я взглянула на Сесилию, на её беспомощную фигуру, её хрупкие пальцы и шею, сквозь тонкую кожу проступила голубая жилка вены.

В следующее мгновенье мы попали на небеса, мы обнялись и стояли так, оторвавшись от земли. Мы парили меж облаков, нас окутала волна горя, захлестнула с ног до головы и унесла за много миль отсюда. Мы рыдали искренне и самозабвенно, и маленький уголок Франции недалеко от Сен Маре с роскошным садом и оранжереями исчез, растворился, перестал существовать. Сесилия и я никогда не понимали друг друга, но только не теперь. Сейчас всё было иначе, из озорной кокетки, завлекающей Бертрана, она превратилась в серьёзную девушку, слишком серьёзную.

– Что мы будем делать? Что скажем маме?

– Ничего, Лили. Мы ничего ей не скажем. Она достаточно слаба и может не вынести. Послушай, Лили, настало время объединиться, лишь вместе мы сможем пережить это горе.

Сердце моё сжалось, когда мама посмотрела на меня и спросила:

– Лилиан, кто звонил? Где ты так промокла? – она пожурила меня, покачала головой, – обед уже давно остыл, Нине снова придётся подогревать. Так кто же звонил?

Мы с Сесилией переглянулись, что, конечно же, не осталось незамеченным для Розы и её жениха Генри с густой шевелюрой рыжих волос и веснушками на носу.

– Что случилось, Лилиан? Ты словно встретилась с кошмаром.

– Ничего… ничего. Приходил цветочник Томас из Сен Маре, но я сказала, что пока оранжереи остались без присмотра, и ему следует подойти в четверг.

– А что тебя так удивило, Сеси?

Сесилия сглотнула, с трудом произнесла:

– Малышка Берта плохо двигает ручками и ножками.

Она выбежала из столовой, за дверью раздались её быстрые шаги. Я знала, ей было тяжело лгать, точно так же, как и мне. Она делала это во имя добра. Мама смахнула со лба прядь волос:

– Мне действительно следует больше бывать на природе и чаще наведываться в оранжереи. Слава богу, что пошёл дождь.