Когда музыкант Мянь, придя к Учителю, приблизился к ступеням, Учитель сказал:

– Это ступени!

Подойдя с ним к постланным для сидения циновкам, Учитель сказал:

– Это циновки.

После того, как все уселись, Учитель ему сообщил:

– Здесь сидит такой-то, там – такой-то.

Когда музыкант Мянь ушел, Цзычжан спросил:

– Так надо общаться с музыкантами?

– Да, так именно и надо помогать слепому музыканту, – ответил Учитель.

Суть в том, чтобы продемонстрировать не обращение с гостем определенного ранга, а у-вэй конфуцианского благородного мужа. Заметьте, насколько лаконичен Конфуций, отказывающийся от обычного поведения (как правило, отчужденного и церемонного) хозяина, особенно по отношению к нижестоящим, чтобы с изяществом и уважением (но без суетливости и снисходительности) встретить слепого гостя.

Однако этот рассказ может ввести в заблуждение. Кажется, будто он описывает просто хорошего человека. Но когда мы сталкиваемся с человеком, ведущим себя изящно и непринужденно, мы, как правило, думаем, что он таким родился. “Лунь юй”, однако, показывает, что Конфуция следует воспринимать иначе. Он постоянно называет себя не особенно одаренным человеком, который просто “любит древность” и посвятил свою жизнь изучению Пути, переданному правителями Чжоу. Оглядываясь вокруг, Конфуций приходил в отчаяние, видя раздробленный Китай, который вот-вот рухнет в хаос (период Борющихся царств длился триста лет). Конфуций обратился к династии Чжоу (ок. 1000–700 годы до н. э.) и объявил время ее правления золотым веком, когда Поднебесная пребывала в гармонии с Небом. Чтобы снова обрести эту гармонию, с точки зрения Конфуция, следовало возобновить изучение забытых или с пренебрежением отброшенных древних культурных практик – Пути правителей Чжоу, открытого им самим Небом.

Конфуций считал, что грациозным и учтивым не рождается никто, и до конца жизни упрекал тех, кто думал, будто неотесанность может быть желанной или хотя бы социально приемлемой. В книге “Лунь юй” рассказывается, что однажды Конфуций, войдя в комнату, увидел там молодого человека по имени Юань Жан. Мы почти ничего не знаем о Юань Жане, но он кажется этаким древнекитайским хиппи (возможно, последователем Лао-цзы, с которым мы познакомимся в следующей главе; я всегда представлял Юань Жана с дредами, в мешковатой одежде и пахнущим пачули). Итак, Конфуций увидел чувака, который “в ожидании Учителя… сидел, раскинув ноги”. В указанной ситуации правильной является формальная, до сих пор распространенная в Японии поза: выпрямившись, подобрав под себя ноги. Юань Жан расслабился, раскинув ноги, что удобно, но фамильярно по отношению к старцу вроде Конфуция. Реакция Учителя прекрасна: “Кто в детстве не был кроток и послушен старшим, достигнув зрелости, не сделал ничего, что можно передать потомкам, и в старости все продолжает жить, не умирает – это разбойник”. И ударил невежу палкой по ноге. Не могу передать словами, как часто мне хочется взяться за палку, когда я имею дело с ленивыми студентами, в голос разговаривающими или жующими во время занятий. Удар палкой по ноге пошел бы им на пользу. Увы, университетские юристы посоветовали мне не делать этого, так что я удовлетворяюсь зачитыванием указанного отрывка и надеюсь, что до них дойдет: ведите себя прилично!

Несмотря на популярность в старом Китае образа мудрого старика даоса, отдыхающего в деревне, играющего в шахматы без цели и пьющего вино, куда шире была распространена стратегия достижения у-вэй, заложенная в “Беседах и суждениях” и разработанная Сюнь-цзы в конце периода Борющихся царств. С точки зрения Конфуция и конфуцианцев, состояния