– «Не понимаем мы, и где же нам понять, что этот мир кончается не нами», – примирительно сообщила Зоя Васильевна, демонстрируя подругам, что их реакция на ее новость, в общем и целом, ей понятна. Самолюбие ее, конечно, страдало, но самолюбие же и не позволило согласиться на перевод в другую библиотеку.

Увы, она как никто умела понимать тонкие намеки руководства на толстые обстоятельства и входить в чужое положение. И с большим трудом потом из этого положения выходила.

– Чья бы корова мычала! – адресовалась Людмила Ивановна к Людмиле Петровне, желая приободрить Зайку. Ей, к тому же, было присуще обостренное чувство справедливости. Стремление всегда и во всем расставлять точки над i было одновременно и сильной, и слабой ее чертой. – Зайке хоть три года после пенсии дали поработать, а тебя вытряхнули безо всякого базиса!

– Базы, – автоматически поправила Зоя Васильевна, и свернула официальную часть: – Девочки! Был тост!

Осушили по первой, закусили, кто чем предпочел.

– Ну, а как же проверка фонда? – вернулась к теме Людмила Петровна. – Это кто же примет заведование без проверки фонда?

– Чужой не примет, а мы с Валентиной столько лет вместе! К тому же, если помните, проверка фонда была у нас год с небольшим назад. Сделают выборочную, то есть, проверят новые поступления, а они, практически, все в читальном зале. Нет проблем! – и, уводя подруг от болезненной для нее темы, воскликнула: – Девчонки, а я про нас стихи сочинила!

– О, давай! – Людмила Ивановна питала слабость к поэтическим экспериментам подруги, испытывала к ней легкое благоговение, и, когда случались читки, впадала в экстатическое состояние.

Мои дорогие подруги, давайте

Сегодня не будем о горьком, о грустном.

Пусты наши рюмки – скорей наполняйте!

Картошечка с маслом, салатик капустный

И малосольная килечка с луком,

Морковь по-корейски, роскошное сало…

Давайте сегодня – ни словом, ни звуком,

Что ноги болят, и что сердце устало.

Ну – дети… Не хуже других – лучше многих,

И нам обижаться на них не пристало:

Не наши – свои они торят дороги,

Как Бог повелел и судьба начертала.

Свое разуменье, успехи и муки…

Не в силах мы их уберечь, как когда-то,

И наши кровиночки – малые внуки,

Пока только пять на троих – небогато!

Ну, пенсия – смех, то есть, слезы, вернее,

Достойно стареть на нее – фантастично!

Мы, худо ли, бедно крутиться умеем

И выглядим, в общем и целом, прилично…

В недорогие хрустальные рюмки

Давайте, подруги, по третьей нальем,

И – за любовь! Чтоб сбылись все задумки!

За то, что, Бог даст, мы еще поживем!

– Как это правильно! – в очередной раз восхитилась Людмила Ивановна.

– И как вовремя! – согласилась Людмила Петровна, наливая по второй. – Но – третья еще впереди! Ну ладно, а как жить дальше будем? – вернула она подруг из романтических далей.

В кругу подруг у нее был имидж женщины, твердо стоящей обеими ногами на земле при любых обстоятельствах, хотя быть романтиком и возноситься в звездные выси, учитывая биографию, более пристало бы ей. Знакомство с музой поэзии у Людмилы Петровны случилось очень давно, на заре туманной школьной юности, и было шапочным. Поэтому, когда ей приходилось выслушивать результаты поэтических бдений подруги, желания сделать это знакомство более тесным у нее не возникало.

– Летом и дома работы хватает, а на зиму что-нибудь буду подыскивать, вахтером или дежурить где-нибудь.

– А оно тебе надо?

– Так пенсия маленькая. И скучно станет.

– А вахтером весело?!

– Посмотрим, уйдешь ли ты сама на пенсию, когда срок придет!

– А тебе много надо? Я же живу на пенсию, – напомнила Людмила Ивановна. – Кто не работает – тот ест по мере возможностей! А скучать мы тебе не дадим.