Чердак

Когда нас в первый раз потянуло на чердак, на эту шаткую лестницу, на эту тайную палубу? Скорее всего, начитались «Тимура и его команды», а может быть, мы полезли туда за своими любимыми кошками. Вообще-то, Маринкина бабушка не позволяла трогать всяких бездомных кошек, пугая непонятными, но жутковатыми словами: эхинококк, стрептококк, стафилококк. Выходило по пословице: страшнее кошки зверя нет! Но Светка, в которой дух вольницы перешагивал все запреты и страхи, находила кошек за каждым сараем, гаражом, на речке… И надо же было куда-то их потом девать! Мы устраивали наших найденышей в коробке на чердаке и таскали им туда молоко. Кошки вырастали и разбегались, мы находили новых подопечных и так паслись на чердаке все лето. Пахло там совершенно по-своему: стекловатой, сладковатой дохлятинкой, кошкиной шерстью, старой одеждой, пылью… Ходили крадучись, переступая по балкам осторожно, боялись, что взрослые прознают о наших поползновениях на чердак и прекратят это безобразие. Там валялись куски старого толя, какие-то ящики, клоки старых одежек, фуфаек-обдергаек, опять же башмаки дырявые… Сокровища! На чердаке царил вековечный сквозняк, и в самый томительный зной там было прохладно, как на палубе средиземноморского лайнера. Стоя у чердачного окна, мы воображали себя капитанами легких парусников, бороздящих бескрайнюю лазурь небесных морей!.. До чего ж страшно было заглядывать в колодец двора, быть выше всех, выше ласточек на телеграфных проводах!

Позднее, в отрочестве, мои чердачные одиночные бдения были окрашены переживаниями сердечного свойства, обидами на родителей… Выплакавшись на чердачном сквозняке, я возвращалась домой, примирившись с жестокой действительностью.

Конечно, о нашей чердачной жизни (и кошачьем воспитательном доме) узнали, ужаснулись, заложили квадратный проем-лаз массивной деревянной крышкой – и одним чудесным местом на свете стало меньше. Но что там особенно горевать! Свободу передвижения нам особенно не стесняли: можно было идти на речку и на стадион, на железную дорогу и на водомерный пост – раздольное лето лежало перед нами, манило огненными жарками, и мы бежали вслед за волшебным колобком, за венериным башмачком, катились яблочком за кудрявым облачком…

Котятки

Мы канючили и клянчили, мы заводили сагу о кошке каждый день, надеясь на мягкосердечие взрослых. Поначалу нам разрешили взять котят, но не носить (ни в коем случае!) их домой. Как раз у соседки снизу (забыла ее фамилию) кошка подрастила котят, их осталось двое: «один черно-белый, другой бусенький», сказала соседка. Что такое «бусенький», мы не знали. Маринкин Мурзик, щупленький, с вострой мордочкой, с тонюсеньким трогательным писком, дался в руки сразу, тыкался розовым носиком в ладошку… А Бусенький? Когда бывшая хозяйка вынесла его в коридор отдавать нам, он от ужаса стал метаться и дико прыгать на стены и двери! Мы с Маринкой вдвоем начали сужать круг, ловя испуганного зверенка с огромными глазищами, которые от паники были еще больше. Густую шерсть взъерошил и сделался похож на шаровую молнию! Метнулся под лестницу и чуть не убег в подпол. Поймали трусишку! Долго он еще боялся и щемился. Но красивенький такой! Шерсть густая, длинная, настоящая сибирская, глаза круглые, в полморды, пятна на белом немыслимой расцветки – как будто какую-то леопардовую шкурку сверху накинули, с черными крапинами. Кончик шерстинки золотой. Вот что значит бусый! Хвост полосками, а черную кисть на конце словно обмакнули в молоко.