…Солнце упрямо цеплялось за горизонт…

– Черта Лысого! – думала Маня Мертвецкая, зло хихикая, наблюдая эти бесплодные попытки. Они стояли на берегу реки, Маня и Зина Нулевич-Чудесная. Предвкушение похода к Врагу, вкуса чистой Живой Крови, ярости атаки – все поднимало в душе их бурю восторга. Кожа бледнела, зубки почесывались, тело теряло вес. Радостное Счастье играло на Счастливой Трубе.

Солнцу же явно было нехорошо. Оно злилось, пыхтело и краснело. Ему не хотелось терять небо. Черта лысого!

Тонкие изящные пальцы Мани Мертвецкой держали мешок с Новой Травой. Где-то уже остыл труп Потапа Плинтусова.

– Маничка! Мешка будет много! – это Зина озабоченно подала голос.

– Нормально. Какая охота без передозировки?

А солнце сдавало позиции. Широко растопырив последние хлипкие лучики, оно, казалось, хныкало: «Ну, на хрена же? Ну, погодите!»

Черта лысого!

…А за рекой колбасились Враги. Готовились к ночи. Стелили постели. Не знали, чем кончится их сон…

…Маня ласково погладила себя по ягодицам: «Когда я была маленькой, папа посадил меня на кактус…» – задумчиво произнесла она, чтобы как-то сократить ожидание. В небе пророкотал тяжелый бомбардировщик. Заговорили зенитные орудия. Пробежал Ванька Темкин с огнетушителем. Запахло паленым. Маня прикурила и продолжила: «А теперь я стреляю сигареты у пролетающих мимо самолетов…»

Зина удивленно пригляделась. Сигареты действительно были трофейными. «Вот ведь как!» – подумала она.

Солнце, наконец, смирилось. Зажигались звезды. Пробежал, уже без огнетушителя, Ванька Темкин. Вечернюю пробежку совершал и Осип Мухин. Его огромные, не по размеру, трусы, красноватым пятном маячили в Степи. Вечер был необычайно тих и спокоен. Где-то догорал разрушенный бомбардировкой курятник. Потерявший гарем и достоинство Одинокий Петух угрюмо сидел на пепелище.

«Через часок – другой пора», – сообщила Зина. Сердце билось ровно. Кушать хотелось стабильно. Враг клонился ко сну.

Зина и Маня ждали нужного времени…

Враг ничего не ждал…

На холме торчал Умный Шаман…

Маша мыла Белку, Белка грызла Машу…

Глаза на стенах. Кто-то их боится, кого-то они нервируют, а кое-кто без них жить не может. Вот к таким-то и относился Григорий Недопетый.

Со стен его комнаты, отовсюду, смотрели глаза. Портреты друзей, знакомых, случайных жертв и прочих личностей были развешаны шаловливой рукой Создателя беспорядочно и небрежно. В некоторых светилось счастье, в других ужас, а в иных вообще полный идиотизм. Последние выглядели наиболее привлекательно и забавно.

Григорий был основательно взволнован. Жёлтый глаз новорожденной Луны призывно всматривался в открытое окошко. Чего-то хотелось. Мысли переплетались в клубочки ядовитых тварей. «Чтобы такого сделать плохого?» – не отпускала навязчивая идея.

Казалось бы – пора спать. Сна, однако, не было. Тоска, вязкая как канцелярский клей, медленно обволакивала душу. Создатель отошёл от окна и стал задумчиво одеваться. Он не знал, куда идти и ему было монументально безразлично. Григорий подошёл к зеркалу. Оттуда на него ошалело глядело здоровое лицо Маши Бодровой.

– Ой, бля… – испуганно прошептал Создатель. Луна по подлому и абсолютно неприлично захохотала, вызывая потребность непотребно выражаться.

– Ой, бля… – эхом пронеслось по Степи.

Глаза ползли на лоб. Дыхание останавливалось. Выражение здорового лица Маши не менялось. На нём светилось чувство бодрости и симпатичный синяк.

Логика пересиливала эмоции в мозгу Начальника Контрразведки.

«Если лицо не меняется, значит, я уже умер, – Григорий робко улыбнулся, лицо всё равно оставалось неподвижным.– Я где-то видел этот синячок.»