«Пробы беру», – пояснила я громко, почти криком. Марина кивнула, продолжая водить пальцами по рыхлой щеке.

Вдруг закапал дождь – вначале неторопливо, но с каждой секундой разбегаясь – как лекарство в рюмку. Пронизывающе-холодный, будто на ходу превращающийся в капли из снегопада. Я запихнула совок и пакет с землей в сумку и помчалась в сторону Марины, с разбегу продравшись сквозь строй елок.

Шли целеустремленно, молча. Дырявая крыша веток не спасала от дождя, застилая уши белым шумом. За шиворот лезли мокрые ледяные пальцы. Я оглянулась на Марину – она все еще терзала свою бедную щеку.

– Вы чего? – удивленно спросила я.

Она не сразу поняла, о чем речь. Тогда я взяла ее руку и отвела от лица.

– А, это, – пожала плечами Марина. – Паутину ветром принесло, прилипла – не снимешь.

На щеке, вздрагивающей при каждом шаге, как будто что-то неживое – холодец или тесто, краснела корябина.

Мы молча добежали до моей избушки. Едва шагнули за порог – наткнулись на сумки и чемодан, брошенные прямо у входа. Перешагнули их, будто не видя, скинули мокрые куртки. Марина включила чайник. Укутавшись в пледы, мы устроились с чашками за широким деревянным столом. Я разложила на столе пакеты с пробами почв из разных уголков участка. Мяла землю между пальцами, скатывала в комочки и колбаски, делала пометки. Марина сидела рядом, молча наблюдая за моей работой. Мне нравилось, что она немногословна и не пытается тут же лезть в душу и все выспрашивать. Или наоборот – вываливать на меня какие-то свои истории, чувства и сюжеты. И стоило только мне мысленно порадоваться нашему комфортному молчанию, как Марина поинтересовалась:

– Вам здесь нравится?

– Только через несколько дней можно судить, успешно ли прошла пересадка в новый горшок, – уклонилась я от ответа. – У вас есть духовка?

– Наверняка есть, – неуверенно пожала плечами она.

– То есть лично вам ее видеть не доводилось? – уточнила я. – Что же вы, совсем не готовите, хотя бы для развлечения?

– А какой смысл? Никому это не нужно. Есть профессиональный повар. К тому же Борису Максимовичу очень сложно угодить, – она с интересом наблюдала за тем, как я взбалтываю смесь почвы и воды в склянках, рассматриваю взвесь на просвет и окунаю в нее лакмусовые бумажки. – Знаете, когда мы были помоложе, я, конечно, готовила. Очень старалась. И каждый раз это были невидимые миру слезы и никакой благодарности. Помню, однажды мы с сестрой договорились с мясником на рынке, с огромным трудом достали баранью ногу… Вы застали дефицит?

Я кивнула. Я могла много рассказать о дефиците и детстве, проведенном в очередях, но предпочитала послушать Марину.

– Тащили эту баранью ногу домой, и все бродячие собаки, услышав запах крови, увязались за нами. Я отбивалась от них ногой. Принесли, разузнали особенный рецепт, несколько часов стояли у плиты. Стол накрыли к Бориному возвращению, салфетки. Ужинаем. Я попробовала, и все внутри запело: прямо медовая баранина. Сочная, нежная, ароматная. Такая вкуснятина! Мне хотелось всю эту ногу одной умять. Но я сдерживаюсь, себе кладу маленький кусочек, и сестра тоже – все Боре, чтобы он, значит, лучше насладился, распробовал и оценил. Сидим, сияем, гордимся. Ждем, когда же он хвалить начнет. А он доел, отодвинул тарелку и говорит: «Какой-то специи, по-моему, не хватает. В следующий раз повнимательнее». И уткнулся в газету.

Я помнила, что мне нужно задать Марине какой-то важный вопрос, буквально висящий в воздухе, но он ускользал, и я никак не могла его ухватить.

Флора. Обещания

Вместе с Мариной мы отправились в большой дом искать духовку.