Антипод смерти – не жизнь. Антипод смерти – секс.

Чем безжалостнее терзала тебя болезнь, тем жестче и беспощадней становился мой секс, словно твоя битва повторялась во всех постелях мира.

У тех, кто доведен до исступления, и секс исступленный. Это всем известно. Теперь, просыпаясь утром – не важно, одна или не одна, я больше не чувствовала себя счастливой. Мне перестало казаться, что моя спальня вмещает в себя весь окружающий мир и в ней еще остается свободное место. Теперь мне представлялось, что мы с тобой – два сгнивших на корню, серых, бесплотных дерева, готовые вот-вот рассыпаться в прах. Но, когда я говорила тебе об этом, ты не соглашалась и твердила, что мы с тобой – самые сильные люди на свете. Что нам не страшен никакой ураган.

Санти был в моих любимых джинсах – старых-престарых, когда-то красных, а теперь совсем выгоревших, и в куртке цвета хаки, которую мы когда-то покупали вместе. Я думаю, он надевает эти джинсы и куртку не только ради меня, чтобы мне понравиться: они для него – что-то вроде амулета, защита от бурь и потрясений, то и дело грозящих разрушить то, что нас связывает. Когда я увидела, как он, приподнявшись над сиденьем велосипеда, стрелой летит мне навстречу, лавируя между машинами, как будто ему двадцать, а не в два с лишним раза больше лет, – в своих потертых джинсах, загорелый, крепкий, с сильными – спасибо велосипеду и лыжам – ногами и небольшими, но широкими, часто в синяках и ссадинах, руками работяги, – в груди у меня екнуло. Так бывает каждый раз. Наверное, потому-то я и продолжаю с ним встречаться: наши свидания заставляют мое сердце биться чаще.

Ты часто с деланой озабоченностью говорила мне: «Твоя беда в том, что тебя привлекают только красивые мужчины». Но, думаю, в глубине души тебе нравилось, что я поступаю, как все дети и большинство мужчин, то есть отдаю предпочтение не могуществу, уму или богатству, а такому пустяку, как привлекательная внешность.

Мы выпили пива и решили посидеть где-нибудь еще. Мы давно не виделись и никак не могли наговориться и насмотреться друг на друга. Я клала руку ему на талию, он касался моего плеча, а поднося зажигалку, гладил мой мизинец. Расстояние между нами было ровно на пять сантиметров меньше того, на каком обычно держатся друзья.

Мы бродили по узким улочкам в поисках спокойного немноголюдного местечка, подальше от палящего солнца. В подземном переходе он вдруг резко прижал меня к стене, начал целовать и сунул руку мне в брюки. Мужчины должны пользоваться своей физической силой как раз для этого – чтобы доставлять нам наслаждение, мять нас, выжимая до последней капли горе или страхи. В переход спустился подросток с рюкзачком за плечами; минуя нас, он ускорил шаг, исподтишка косясь в нашу сторону. Я уже забыла, какими бывают первые поцелуи – неумелыми, торопливыми, оставляющими после себя темные следы, совсем не похожими на те долгие и томные, искусством которых овладеваешь с опытом: ты почти не шевелишься, каждое твое движение скупо и точно, словно скальпель хирурга, а близость тел становится еще и единством душ.

– Нас арестуют за нарушение правил поведения в общественном месте, – шепчу я ему на ухо.

Он засмеялся и отстранился – всего на несколько сантиметров, но для меня это было невыносимо, – и бережно, как на маленькой девочке, принялся заправлять мне блузку в брюки. Наверное, так же он помогает одеваться своим дочкам.

– Давай придем сюда как-нибудь ночью перепихнуться. Как подростки, – предложила я.

– Давай.

– Я надену юбку. Так будет проще.

Он взял меня за руку:

– Пойдем поедим чего-нибудь, шлюшка.