Господин мореплаватель сидит в своём плетёном кресле очень расслабленно. Ни дать ни взять петух в корзине.

Что говорят? Ничего. Всё то, что произносится, когда люди не знают друг друга, если не считать визитной карточки.

Так проходит приятное предвечернее время. Когда это продлилось достаточно долго, поступило предложение осмотреть дом.

С удовольствием. Дом – полость, сложенная из белых кубиков, полая белизна, вложенная в кубики.

Каменная лестница вверх. Светлое, просторное помещение с дверью на балкон. У стены большой тёмно-коричневый шкаф в стиле бидермайер, стол, софа напротив балконной двери тоже бидермайер – всё доставлено сюда из Германии.

– Я преподавала декоративно-прикладное искусство в Штутгарте, у меня был класс плетения.

Ага. А Труди? Была в школе домашнего хозяйства.

– Она изучала домашнее хозяйство, чтобы всё делать наоборот, – сказал Йост.

– Ну, оставь Труди в покое, это не очень вежливо перед гостями.

О, здесь, кажется, хватает своих трений. Господин Петух в корзине.

Уже давно в комнату падает жёлтый вечерний свет. Уходить будет пора в шесть часов. Трое поднимаются, объясняют, что им пора домой, самое время.

– Нет, нет, ни в коем случае, останьтесь с нами поужинать и ночуйте здесь, у нас хватает места и кроватей.

После некоторого колебания принято.

Алиса и Труди исчезли: одна накрывает на стол, другая готовит в кухне еду.

Заняли места вокруг низкого прямоугольного стола. Снова всё как дома, то есть в Германии… Deutschland über alles[63], будь здесь хоть штат Даллас. В любом случае нас ждёт лучшее. Не знаю, о чём тут горевать, когда я так значителен. Время из старых сказок не головит у меня из выхода[64]. Осталось время лишь повременить… Есть бутерброды с колбасой – а масла не сыщешь на всём этом острове, его передают из уст в уста от эмигранта к эмигранту. Горячая миска: муниатос, сладкий картофель. Чашка холодного чая впридачу.

Красное вино поставили для Гала и Йоста. Разговор колеблется туда-сюда между Боденским озером, Берлином, Бразилией, Санкт-Галленом, эмигрантами, местными ибицианскими, и что Трое уже пресытились курортно-гостевой жизнью в Сан-Антонио. Тоже хотели бы такой дом, как этот, в стороне от иностранцев.

Приходит ночь, полночь, тут их проводили к кроватям. Утыканным гвóздиками, прикрытым гвозди́ками – рано утром, милостью Божией, ты снова будешь разбужен.

Спите крепко, спокойной ночи, хороших снов. Buenas noches[65].

Никому ничего не приснилось. Ничего не пригрезилось. Встать, в утреннем свете умыться перед дверью, умыть руки в невинности и мыльной пене. Женщины моются на бабской половине.

Труди в кимоно, она в нём что твоя принцесса, а? За столом для завтрака опять есть что-то непривычное: варенье из фиг. Нет, не тянет Труди на Турандот…

Ну, теперь пора взглянуть на цветы сеньориты Алисы. Шарканье башмаков под тюлевой занавеской, натянутой от мух. Мух здесь полно. Прямо у двери странное растение, на длинном стебле три кирпично-красных маленьких цветка, нечто кактусовидное.

– Другие цветы здесь наверху, милости прошу.

Поднимаемся вверх под четыре каменные колонны, изображающие перголу, всевозможные цветы из Германии, гвоздики всех цветов, барвинок, анютины глазки, ещё не расцветшие, и несколько кустов тамаринда.

Посидеть с хозяином дома в тени, но солнце поднимается быстро, уклоняясь к югу, и при полных лучах начинают жалить мухи. Жаль, что нет средства против них – в Бразилии достаточно натереться чесноком, и змеи тогда не кусают.

Чеснока здесь изобилие, но ни одной змеи, а мух запахом не отшибёшь.

– Идёмте в pueblo, скоро почту привезут, я хочу посмотреть, нет ли нам писем.