Глядя на меня поверх странных половинчатых очков, которые надел только что, Комиссионер пояснил:

– Средняя доза, попав в человека, начинает расти даже в условиях измененного кислорода.

– Измененного?

– Да, на СЕ измененный состав воздуха именно для этого – для ухудшения условий развития Греры, если она сольется с человеком.

Грера – та тварь… Вот, значит, как ее зовут. И значит, все это время я дышала какой-то дрянью, разлитой в тумане – одно неприятное открытие за другим.

– Но наибольшую опасность, как ни странно, представляет минимальная доза, которую очень сложно вычислить ввиду того, что она равномерно сливается с человеческими клетками и никоим образом не проявляет себя до выхода на поверхность. То есть на другие уровни с нормальным, неизмененным фоном. Где моментально начинает себя множить.

В моих глазах, вероятно, мелькнуло понимание, потому что док кивнул.

– Да. Имея в себе даже минимальные остатки, вы моментально начинаете заражать ими других – десятки, сотни людей в день. И как только Грера почувствует «свободу» и достаточный объем, она взрежет пространство многократно, чтобы такие, как она, могли заполнить наш мир. Этого, как вы понимаете, нельзя допустить.

Мне тем временем вкололи в шею приготовленный раствор – место укола крайне болезненно жгло.

Все это выглядело не просто безрадостно, но почти ужасно. Кажется, меня будут «чистить» до последнего. Место укола было заклеено пластырем, а поверх пластыря вокруг шеи док аккуратно защелкнул электронный ошейник. Плотный, тяжелый и прохладный.

– Что это? – стало трудно дышать. Возможно, иллюзия, но приступ сердцебиения иллюзией не являлся точно. Навалилась очередная порция страха.

– Это будет на вас надето ночью. Если Хвост проявит активность, ошейник уничтожит ее.

– Вместе со мной?

Карие глаза мигнули.

– Ваша физическая оболочка получит разряд двести КЛе.

– Это больно?

– Это… неприятно. Хватит, чтобы убить Греру, но не вас.

«Физическая оболочка». Док говорил об этом так, будто различных оболочек у меня, как у матрешки, было штук восемь. И неважно, что какую-то одну чуть-чуть тряхнет. Остальные все равно останутся… А я всегда полагала, что состою именно из нее – физической оболочки. И души. И цифра в двести КЛе мне не нравилась.

– Я… не хочу… – чтобы меня било током.

– Иначе никак.

– А если Хвост в течение шести часов себя не проявит?

– Значит, по отношению к вам будут применены другие методы воздействия.

Я уже не знала, могла ли эта ночь стать хуже. Информация была полезной, просто потому что она была, но слова дока наводили на меня ужас.

– Какие методы?

– Об этом вам сообщат филлеры. Если сочтут необходимым.

– Кто?

– В вашем языке, – Комиссионер моргнул, – в человеческом… аналог этого слова – «прореживатель».

Лучше бы я не спрашивала. Я уже не хотела идти туда, где меня ждала кровать, не хотела ждать шесть часов, не хотела знать, как сильно, если что, ударит током ошейник. И совсем не хотела знать, кто такие «прореживатели». Звучало не просто неприятно, звучало холодно, одиноко, равнодушно.

– А кормить меня будут? – спросила зачем-то.

– Ощущение сытости не способствует нагнетанию стресса.

Разговор вгонял меня в депрессию, лишал внутреннего резерва сил.

Нагнетанию стресса, значит…

– В условиях стресса Хвост проявляет себя быстрее. Это в ваших интересах.

Наверное… Но почему-то не хотелось этого признавать.

– Все, я с вами закончил, – сообщил док сухо, – можете проходить дальше. Вас проводят.

Поднявшись со стула, я коснулась ошейника рукой.

– Но как… в этом спать? Это же невозможно…

– Значит, не спите.

В этот момент я поняла, что док охотно разговаривал не со мной, он охотно разговаривал на свои темы, о своей работе. Я же была ему до фонаря. Совсем. Просто материал, просто совершенные манипуляции, «следующий…».