Так, она часто помогала детям и старикам. Неизвестно почему, но им помогать было можно. Наверное, их линия судьбы ещё не начиналась или уже заканчивалась, поэтому ни к чему серьёзному попытки Саши повлиять на жизнь людей не приводили. Ну да, поменьше синяков у ребёнка, который в это время падал с велосипеда, или чуть меньше сил затрачивала какая-нибудь бабулька на свой неподъёмный пакет из супермаркета. Однако всё это мало чем могло помочь им в глобальном видении их жизни. Но для Саши даже такая мелочь была словно отдушина, через которую она могла хоть как-то отреагировать на поступающие извне как бы стоны страдающих по разным причинам людей.

Однако бывало и такое, что она улавливала чувства людей, возникающие из низменных побуждений. И это было хуже всего. Так, например, когда человек радовался чужому горю, он выглядел для Саши очень омерзительно во всей своей неприкрытой завистливой сущности, при этом заражая её своим злорадством, заставляя её чувствовать все эти тёмные эманации и страдать от понимания всей низости этого состояния. В то же время сам человек даже и не догадывался о той буре эмоций, что в данный момент бушевала в душе Саши. Несколько раз она чувствовала такие неприятные ощущения в детстве, когда общалась с большим количеством людей в детском саду и в школе. Уже тогда она начала догадываться о своей непохожести, так как не могла понять, почему люди относятся хорошо к тем, кто искренне рад их горю. Для неё это было открытой книгой и никаких сомнений не вызывало, что представляет собой тот или иной человек. Но для других почему-то всё было туманно и непредсказуемо.

Её попытки выяснить, что происходит, и почему люди так неадекватно реагируют, вызывали у других негативные эмоции, которые они в последующем направляли против неё самой, чтобы объяснить в том числе и самим себе, кто настоящий лжец и притворщик. Руководствовались они при этом, как ни странно, достаточно логичной поговоркой – «каждый судит сам по себе». Получалось, что, когда Саша пыталась объяснить о внутреннем отношении того или иного человека, она как бы говорила о самой себе…

Это стройное, но крайне нелогичное с её точки зрения заявление превращало все её попытки хоть как-то защитить окружающих людей в беспочвенные обвинения и нелепое поведение, особенно если учитывать отсутствие у людей желание глубоко разбираться в неприятных для них вопросах. Мало того, это приводило к разжиганию вражды между хорошими людьми и ею, так как тот человек, о котором Саша пыталась предупредить, тоже не оставался в стороне, и ему хватало порою нескольких слов, чтобы окончательно её закопать под той лавиной нелепых обвинений, что появлялись неизвестно откуда.

Всё это подтолкнуло Сашу к выводу о необходимости выработки политики невмешательства в чужие дела, как бы больно и обидно ей ни было наблюдать за медленным уничтожением неплохих, в общем-то, людей по вине подлецов, которых она отчётливо и точно могла разглядеть в тех или иных случаях. Конечно, для того, чтобы увидеть все оттенки страстей, кипящих в душах людей, требовалось определённое время и определённые ситуации, но в целом для этого нужно было не так уж и много времени.

В целом теперь, наверное, понятно, почему к моменту пробуждения в этой комнате, Саша представляла из себя комок нервов, сжатый до предела и готовый в любую минуту взорваться. Жизнь до этого момента представлялась ей настолько трудной, что временами она задумывалась о необходимости сходить к какому-нибудь врачу и выяснить, а всё ли в порядке с нею.

Если в детстве Саша пыталась объяснить свою непохожесть на других такой специфической «избранностью», то, взрослея, начала думать, что это её тяжелый крест, кара за какие-то грехи, возможно, даже совершённые в прошлой жизни, если, конечно, эти прошлые жизни вообще существовали.