– Эх, ты, клоп! – говорил, к примеру, Ванюшка. – Не умеешь блины есть.

– Я умею («Я мумею»), – не соглашался тот.

– Вымазался, как кутенок, – добавлял Валентин и пытался салфеткой вытереть Бажена. Тот сопротивлялся:

– Я сам! Сам! – И, действительно, вытирался, только половина варенья все равно оставалась на ладошках и пальцах.

Потом пили чай. Горячий, душистый, разливали его по блюдечкам, дули потихоньку, чтоб остыл. А Баженчик так дул усердно, что брызги летели по сторонам.

– Тихо, обожжешься! – говорила Вера.

– Я не обожгусь, я бо сой!..

Смеялись, конечно.

За чаем, на правах старшего, Валентин поинтересовался как бы между прочим:

– Тетя Вера, а папа где?

– Да нету папы, – ответила она легко, будто ничего не случилось.

– А скоро будет?

– Даже не знаю… Он вроде в командировку уехал. Пожалуй, даже надолго.

– Надолго? – удивился Валентин.

– Вроде так.

Валентин с Ванюшкой многозначительно переглянулись.

– Тетя Вера, можно вас на минутку? – почему-то тихо проговорил Валентин и показал на дверь головой: мол, надо выйти.

– Ванюшка, присмотри за Баженом. А ты не балуйся! – строго приказала Вера малышу.

– А я балуюсь. Мама, я балуюсь, я расту!

В коридорчике, куда они вышли, Валентин прошептал Вере на ухо:

– Тетя Вера, мама просила денег… Она сказала: пусть папа даст пораньше в этот раз, а то у нас закончились. Мы телевизор купили. Правда, правда…

Вера неожиданно покраснела. Деньгами обычно занимался Гурий, а как теперь быть? Да и денег всего у нее было двести с небольшим рублей: все, что Гурий оставил. Скоро, правда, ей выходить на работу. Важен в ясли пойдет, полегче, конечно, будет, но пока…

– Хорошо, хорошо, я сейчас приготовлю, – пробормотала Вера. – Подожди меня на кухне.

Вера отправилась в комнату, достала деньги. Обычно Гурий давал сто двадцать рублей и, хотя он давно задыхался от этой суммы, платил все-таки исправно. Причем не по исполнительному листу – просто по договоренности. И вот: «Не могу больше так жить!» – хлопнул дверью и исчез. Вера не скандалила, не останавливала, не шумела. Только слушала его и смотрела. От детей сбежать хочешь? Беги! От жен? Беги! Из Москвы? Беги. От себя все равно никуда не убежишь…

Вот что она знала хорошо: от себя не убежишь, поэтому молчала. Верила ли, что он всерьез? Верила. Знала. Видела. Но что она могла поделать? Он сам выбрал такую жизнь – никто его не принуждал. Сам. И виноватых вокруг нет. Можно было и не хлопать дверью. Но он хлопнул…

Вера взяла конверт, вложила в него сто двадцать рублей.

И тут задумалась…

Писать или не писать записку Ульяне?

И решила: писать. Все равно без объяснений не обойтись. Раньше или позже, но не обойтись.

«Ульяна, – написала она, – деньги посылаю последний раз. Хочешь – верь, хочешь – нет, но Гурий ушел от нас. Уехал. А куда – я не знаю. Может, сам будет вам присылать, – тоже не знаю. Он ничего не сказал. Сказал только: «Не могу больше так жить!» – и исчез. Не заставляй ребят просить у меня деньги. Больше мне давать нечего. Вера».

Она запечатала конверт, передала его на кухне Валентину:

– Вот, отдашь маме.

Теперь в свою очередь покраснел Валентин (все эти денежные операции его всегда смущали; хорошо Ванюшке: ему, как меньшему брату, никогда не поручали важных дел). Сложив конверт вдвое, Валентин сунул его в карман.

– Давай я заколю карман булавкой. Чтоб надежней, – предложила Вера.

– Ничего, тетя Вера, не беспокойтесь, все будет, как в лучших домах Лондона, – Валентин перестал смущаться.

– Ох, ох, английский лорд! – усмехнулся над ним Ванюшка. – Лондона!

– Английский лорд, английский лорд! – подхватил Важен, а получилось: «Лийский лолт, лийский лолт!»