Марья Моревна захлопотала с холодными компрессами, но не забыла и доктору на аэродром позвонить.

Доктор приехал незамедлительно. Вошел скорым шагом в горницу, увидел Петьку-длинного и на ходу бросил ему:

– Неудачно вы, инспектор, машину в низине оставили. Там почва слабая. Не ровен час, погода испортится.

– Да если бы вы знали, какая это машина! – ответил Петька, оглядев всех подряд. Никто его не слушал. Никто и не наливал. Уходить было неловко, да и не своевременно.

Доктор сел на табуретку возле головы Бати, положил руку на лоб – под компресс. Прислушался.

– И что все-таки случилось? – спросил он.

Старичок Прохор подошел в доктору, вытянул руки по швам и начал докладывать. В правой руке он продолжал судорожно сжимать пульт.

Трофим Трофимыч вчера ногу подвернули, сегодня с утра в горнице сидели, в телевизор пялиться изволили. А телевизор, сами видите, новейшей модели. Вчера только привезли. Живое изображение, в смысле никакого твердого экрана. И в какой-то момент – как раз сообщение о новых молочных стандартах читали, нечистая дернула, захотели Трофим Трофимыч посмотреть, что там – сбоку от картинки. Точнее, вопрос по существу сообщения появился. Сунули голову в экран, объемный ведь, может там сбоку от диктора кто ответственный есть, кого спросить. Только ничего не получилось. Отшатнулись Трофим Трофимыч от экрана, еле до стола дошагали. И с тех пор шумит головой. И ничего не говорит.

Прохор помолчал, потом продолжил.

– И в телевизоре одна и та же картинка. А звука нет – это я выключил.

Тут Батя дернулся всем телом.

– И часто он так дергается, – спросил доктор.

– Да как я на кнопку пульта нажму, он и дергается, – ответил старичок Прохор.

– А зачем ты на кнопки жмешь?

– А может, завис он. Перегрузить надобно.

– Кто завис? – спросил доктор.

– Трофим Трофимыч! – неуверенно произнес старичок Прохор.

Василиса подняла на него заплаканное, но грозное лицо.

– Да ящик этот проклятый! Оговорился я!

– А это что за царапина? – спросил доктор, проведя пальцем по красной полосе на шее Бати.

– Здесь у него тесемка с мешочком висела. А в мешочке – чесночная долька. – пояснила Василиса.

И в ответ на поднявшиеся брови доктора пояснила:

– У нас у всех такая есть. От сглазу.

Старичок Прохор с готовностью начал расстегивать у горла рубаху, но доктор поморщился:

– Ну, эти заблуждения к делу не относятся.

Доктор встал с табуретки, подошел к окну и молча стал смотреть на ясное небо, на уходящие вдаль золотистые поля.

– Хорошо у вас тут, аэродрома не видать.

– С чердака виден, – услужливо сообщил Прохор.

Батя снова дернулся, из под тулупа свесилась до самого пола батина рука. Все с осуждением поглядели на Прохора. Он виновато втянул голову в плечи и положил пульт в карман.

– А вот и рука. Может, приложим указательный палец к приборчику, подпишемся под актиком, да я поеду, – спросил Петька-длинный, переводя взгляд с Марьи Моревны на доктора и обратно.

– Что за подпись? – спросил доктор.

– Да это у них порядочек такой, – пояснил Прохор. – Приезжают, смотрят, что-то там у себя в планшетике отмечают, потом Трофим Трофимыч пальчик прикладывают в знак согласия, и дело с концом.

– Да с чем же тут соглашаться, с молоком голубым? Глупость несусветная. – сказала Марья Моревна и вышла за дверь.

– Пойду со щукой поговорю. Что-то плещется она, зовет.

Василиса подняла руку Бати, положила ее поверх дрожащего тулупа, распрямила пальцы батиной ладони.

– Боюсь, инспектор, – заговорил доктор, отвернувшись от окна, – согласие лица, находящегося в столь критическом состоянии, в дальнейшем может быть оспорено. Кто-то может еще пальчик приложить? У вас должен быть циркуляр на этот счет.