Рядом с домом бабы Марфы появился высокий стог сена, а в самой избе папа и его брат начали небольшой ремонт, поэтому баба Марфа перешла ночевать в сарай, а нам с папой стелила постель на стогу.

Спать было удобно, но оттого, что над тобою всё время звёзды немного непривычно и даже жутковато, и петухи кричат ни свет, ни заря, а потом приходится засыпать снова…

Однажды я забрёл вверх по течению ручья так далеко, где была другая деревня и запруда из дёрна, которую сделали тамошние мальчики, чтоб можно было купаться.

Но я после того купания заболел и меня отвели в ту же деревню, потому что только там был лазарет с тремя койками.

На одной из них я проболел почти целую неделю, читая «Знаменосцев» Гончара вперемешку с клубничным вареньем, которое принесла папина сестра, тётя Шура, а может жена его брата, тётя Аня; они тогда вместе пришли.

Так мы провели папин отпуск и вернулись обратно на Объект…

Вскоре после нашего возвращения мама взяла с собой Сашу и Наташу и поехала в свой отпуск на Украину в город Конотоп.

Мы опять остались с папой одни и на обед он готовил вкусные макароны по-флотски и рассказывал, что на кораблях многие команды подают сигналом трубы.

Сигналы эти не просто: «ду-ду-ду-дý ду-ду-ду-дý», как пионерский горн с барабаном, а особые мелодии.

Например, в обед труба поёт: «бери ложку, бери бак и беги на полубак».

Бак – это котелок, куда матросу выдают обед, а полубак – та часть палубы, где кок выдаёт его.

У штатских «кок» это – повар, а клотик на корабле это – самая верхушка мачты.

Когда хотят подшутить над молодым матросом, ему дают чайник и посылают принести чай с клотика, а он не знает что оно такое, ходит по кораблю с чайником и спрашивает где это; бывалые моряки направляют его от одного борта к другому, или в машинное отделение, для смеху.

Ещё папа рассказывал, что некоторые зэки до того втягиваются в лагерную жизнь, что уже не могут жить на воле.

У одного рецидивиста закончился срок так он попросил начальника не выпускать его, оставить в лагере, но тот ответил:

– Закон есть закон – уходи.

Вечером рецидивиста привезли обратно в лагерь, потому что он убил человека в ближней деревне.

И убийца кричал:

– Говорил я тебе, начальник! Из-за тебя душу невинную пришлось загубить!

На этих словах у папы глаза смотрели куда-то вбок и вверх, и даже голос как-то менялся…

Некоторые книги я перечитывал по нескольку раз, не сразу, конечно, а спустя какое-то время.

В тот день я перечитывал книгу рассказов про революционера Бабушкина, которую мне подарили в школе в конце учебного года за хорошую учёбу и активную общественную жизнь.

Он был простым рабочим и трудился на богатеев-заводчиков, пока не стал революционером.

Когда папа позвал меня обедать, я пришёл на кухню, сел за стол и, кушая суп, сказал:

– А ты знаешь, что на Путиловском заводе один раз рабочих заставили трудиться сорок восемь часов подряд?

На что папа ответил:

– А ты знаешь, что твоя мама поехала в Конотоп с другим дядей?

Я поднял голову от тарелки, папа сидел перед нетронутым супом и смотрел на кухонное окно.

Мне стало страшно, я заплакал и сказал:

– Я убью его!

Но папа всё так же глядя на окно ответил:

– Не-ет, Серёжа, убивать не надо.

Голос у него чуть гнусавил, как у того рецидивиста-душегуба…

Потом папа попал в больницу и на кухню два дня приходила соседка сменившая Зиминых, а на третий вернулась мама и мои брат с сестрой.

Мама пошла навестить папу в больнице и взяла меня с собой.

Папа вышел во двор в больничной пижаме и мне сказали идти поиграть.

Я отошёл, но не слишком далеко и слышал, как мама негромко и быстро что-то говорила папе, а он смотрел перед собой и повторял: «дети вырастут – поймут».