Чарльз Одри быстротечно процедил важную последнюю реплику, поправив на голове шляпу с короткими загнутыми полями. Ему явно не шел сей головной убор, этот декоративный аксессуар, ибо торчащие кудри постоянно выталкивали шляпу вверх, отчего казалось, будто детектив столь неудобным предметом одежды прячет свою пышную прическу от людских пересудов. Белесая щетина коснулась его округлых щек и массивной челюсти, а в его руки словно въелась черная канцелярская тушь. Ведя служебные записи произошедших за его долгую карьеру изрядно нашумевших преступлений, в которых ему заблагорассудилось участвовать, нередко в порыве недоуменного высвобождения воспоминаний, он ранил свои ладони пером, и потому неминуемо чернеющие разводы расходились по огрубевшей коже детектива, словно проникая в вены и капилляры. Те нештатские узоры по причине лености писца хранились отпечатками многие дни на его руках, а бывало даже и на его лице.

Юноша теме временем перестал слушать детектива, почувствовав нарастающее облегчение, завидев остроконечную с пологими отворотами крышу своего дома. Вот скоро его воздающие потуги сохранения бодрости потеряют всякую актуальность, вот скоро он кинется на кровать подобно мешку с картофелем и в мягкости подушки объемлет чертог прозорливой снеди, перину потусторонней крипты. Внимая симфоническому завыванию Зефира, убаюканный седелкой осенью, юноша позабудет все прошлые свои треволнения, если конечно, его не посетят кошмарные зимние сны. И двояко думая о том мнимом блаженстве, Эрнест поднял руку и указал негнущимися перстами на соседний дом. Теперь трехэтажное монохромное здание вычурно и блекло возвысилось над деревьями, заслоняя потерянные лучи ускользающего в долину тени солнца.

– Три окна слева и есть квартира Эммы. Вы, кажется, не только вызвались проводить меня, но и пожелали проверить всё ли там на месте. – Эрнест понуро отстранился. – Я скажу честно, не решаюсь более заходить туда, тамошняя атмосфера опустошенности навивает на меня недобрые тоскливые мысли. Словно при переезде, когда бесстыжие комнаты наги, все вещи вывезены, прежние хозяева безвозвратно уехали, и словно вместе с ними улетучилось нечто уютное неосязаемое. Словно пустой дом это символ смерти, потому-то страшно находиться там. Становится нестерпимо грустно. Взираешь на голые, кое-где пораненные стены, и удрученные воззвания давят со всех сторон удушливым вакуумным пространством одиночества.

Выслушав плетеную речь юноши, и бросив внимательный взгляд на наскоро продемонстрированный им вид каменного жилища, Чарльз Одри остановился и без смущения произнес командным голосом, с властной, но дружелюбной интонацией прощальную речь.

– Предполагаю, что здесь нам необходимо разойтись. Вы последуете к временному покою, а я в свою очередь окунусь в темные воды детективной повести, и видимо не на один месяц. Помимо главной задачи по обнаружению места заключения вашей возлюбленной, мне в дальнейшем следует выяснить место непосредственного похищения леди Эммы. Уясните, это очень важно, это точка отсчета всех злоключений. Однако на данный момент подробностей очень мало, поэтому попытаюсь найти общие недостающие связи среди всех участников дела. – детектив небрезгливо пожал кисть руки юноши и сказал. – Помните, вы скоро мне понадобитесь, ибо лишь вместе, сложив совместные усилия двух заинтересованных джентльменом, мы разгадаем эту живописную тайну.

Развернувшись вполоборота, Чарльз Одри мерно двинулся навстречу розоватому дому, а позади неслышно послышались шаги удаляющегося Эрнеста, тот передвигался неспешно, будто заведомо предвидя будущие вовлеченные потрясения. Ощущение подавленности окончательно не покинуло детектива, его уныние заглушалось работой, но находясь на вторых ролях, оно как бы по-прежнему колыхалось пульсирующими корнями, готовое пуститься в душу страдальца, дабы создать новые пагубные самоубийственные желания. Но отгоняя зловещее недоброжелательство, Чарльз Одри одной весомой добродетелью готов был излечиться от всех душевных напастей раз и навсегда.