Как раз тогда Царевич зашел к Баламуту. Прямо с утра. Баламут был один и варил на завтрак яйца. Царевич постоял рядом, снял с руки часы на металлическом браслете и бросил в кипящую воду.

– Ни хгена им не будет. Мне батя дал, ему японцы подагили. Они их в вулкан опускали.

Баламут слил воду и вытряхнул часы всеете с яйцами в тарелку.

– Гогячие, стегва. – Царевич подбрасывал часы на ладони. – Видишь, что я тебе говогил. Идут, стегва… – Из окошка в циферблате, рядом с цифрами выползали непонятные паучки. – Хогошо, что цифгы наши.

Баламут был занят своим. – Вот гады, наставили машин под окнами. Ни пройти, ни проехать…

Внизу возились какие-то мужики, не обращая на дом никакого внимания.

– Хагковские номега. – Царевич вслед за Баламутом выглянул в окно. – С фуггоном что-то. Катаются. Поехать в Японию, что ли…

– Японию, фуению. – Разозлился Баламут. – Что ты ноешь? Вон, Жека Хаймович решил подорвать, а его на нары.

– Да, ну их всех. – Сказал Царевич. – Думаешь, я не понимаю? Ладно, пошли на пляж…

Спустя несколько дней Управляющий доложил.

– Карты, ресторан… – Мама Царевича интонацией выделила тревожные слова.

– Дурачатся хлопцы… – Осторожничал Управляющий. – Хотя, конечно, как посмотреть…

– А люди? Что за люди? – Убивалась мама. – Я все время думаю, не поступаем ли мы легкомысленно, пуская на самотек? Закрывая глаза? Муж делал доклад на последнем Пленуме о трудовом воспитании молодежи. Две ночи не спал. Как важно участие молодежи в трудовом процессе.

– Мы курс семинаров проводим по этому докладу, – голос Управляющего трепетал, – но я своим ребятам сразу послал. Диппочтой. Здесь ничего упускать нельзя. А вот еще… Можно спросить?

– Можно. – Разрешила мама.

– Я, когда читал, то есть, изучал этот доклад… мне так показалось, что и ваши советы, ваш педагогический опыт имели место… Может быть, заново оттенили…

– Да, – призналась мама, – муж со мной много советовался. И вот сейчас, когда такое происходит с нашим мальчиком. Где найти чувство меры? Как не перейти черту?

– Да, важно не перейти… – Подтвердил Управляющий. Хороший работник – он умел делать несколько дел сразу. Сейчас он изучал список контактов Царевича. Против фамилии Баламута значилось – судимость. Факт немаловажный, говорил сам за себя.

– Вот, кажется, хорошие ребята. – Развивала мысль мама. – А знаем ли мы, что они читают? Иностранные языки? Тут даже национальность имеет значение…

– Имеет? – Переспросил Управляющий. Требовалась точность.

– Представьте себе. Мы с мужем не то, что не антисемиты. Евреи – наши лучшие друзья. Талантливые, остроумные люди. Но ведь политика. Молодежь должна воспитываться в своей среде. Если умный, добрый, честный юноша, в будущем крупный ученый. И среда… Интересно было бы знать…

– Я думаю, это можно. – Подкинул Управляющий. – Приблизительно, конечно. – В списке перед ним было десять фамилий. Против каждой была указана национальность. – Допустим, так. Три украинца. Трое русских. И четыре еврея.

– Вот, видите. Четыре. А должно быть сколько?

– Не больше полутора.

– Допустим, даже два. Вы согласны?

– Согласен. – Подтвердил Управляющий и перенес птичку от Баламута к Дизелю. Тот был первым в списке.

– Но я категорически против таких примитивных расчетов. Украинцы, русские, евреи – все мы граждане одной страны. Мы с мужем так и живем. Вы – близкий человек, сами видите.

Француженка

Потому так хочется, чтобы дети не подвели. Чтобы были лучше…

Управляющий еще поразмыслил и вернул птичку Баламуту…

Через несколько дней на улице к Баламуту подошла блондинка с тортом в руке. На хорошеньком личике блуждала кривая усмешка. Блондинка пошла прямо на Баламута, упала на него, прижалась грудью. Не очень соображая, Баламут положил руку на худую, крепенькую спину. По-дружески – так он потом объяснял. Именно этот момент зафиксировали свидетели, пара пенсионеров, стоящих у овощного рундука. На ногу Баламута упала картонка с тортом. Вжимаясь в Баламута всем телом, блондинка наугад поддела картонку босоножкой. Торт треснул. И тут блондинка закричала…