Что касается средств производства, то они будут принадлежать всему обществу, т.е. государству. Фундаментальным качеством принудительно прививаемой философии являлся ее ирреализм.

Все сообщество новых людей, превращенных со временем путем селекционного отбора в клишированных трудящихся, превратится в единую контору и одну фабрику. Государство подомнет общество.

Итак, синдикат, фабрика, контора подчинятся государству вооруженных рабочих. Это называлось пролетарской демократией, порубившей миллионы рабочих, крестьян, интеллигенцию на великих стройках, каналах, железнодорожных ветках в безудержном строительстве ради строительства. Ни "сентиментальные интеллигентики", ни "вооруженные рабочие – люди практической жизни", "едва ли" позволяющие с собой шутить, не устояли против классового геноцида.

Теория единого трудового лагеря была таким образом обоснована за несколько месяцев до октября 1917 года. Здесь любопытна не столько удивительная холодность суждений, как будто речь идет о механизмах, сколько настроение накануне национальной и государственной катастрофы. В довершение всего право в таком "новом" государстве носит, за неимением иного, буржуазный характер, о чем не любили говорить и до сих пор умалчивают официозы, так как буржуазное право, в свою очередь, предполагает наличие буржуазного государства, ибо право без аппарата ничто.

Это, замечает В.И. Ленин, парадоксальная, диалектическая игра ума всего лишь "первой фазы" светлого будущего, за которой наступит длительный и весьма неопределенный временной период отмирания буржуазного государства вооруженных рабочих. Лидер большевизма не усмотрел изъяна в своей безупречной логике: с октября 1917 года происходит всего лишь процесс насильственного уничтожения "убогого" буржуазно-капиталистического государства и создания на его "обломках" сверхмилитаристского, тоталитарного государства синдикатного (или конторского) социализма, т.е. на смену старому пришло "новое" "буржуазное государство без буржуазии", бесчеловечная природа которого была задрапирована под звонким новым названием.

История повторилась сотый, если не тысячный раз: люди склонны принимать смену эпитетов, вывесок, лозунгов за смену сути вещей и явлений. Алогизм рассуждений, расчет на "массовое" восприятие есть второй и третий краеугольные камни новой идеологии. "Массам" был насильственно привит и четвертый алогизм: наемный работник в капиталистическом обществе воспринимался как несчастный раб, темный, страдающий, только и ждущий бескорыстной помощи ради идеи мировой революции, а наемный трудящийся страны с "военным коммунизмом", бесплатным трудом и застенками за "три колоска" провозглашался авангардом мирового человечества, что льстило обыденному сознанию "кухарок" обоего пола.

Внушаемый пятый алогизм заключался в утопической идее, что "при социализме все будут управлять по очереди и быстро привыкнут к тому, чтобы никто не управлял".

Однако так можно и не остановиться… В таких условиях "пролетарское" государство никогда не было заинтересовано в развитии, поощрении и воспитании свободных, вольных художников, так как огромное большинство из них пело, творило внеклассово, проповедуя общечеловеческие ценности, или выставляло никому не нужное свое "я". "Пролетарское" государство, говоря словами его вождя, боролось "против религиозного опиума, оглупляющего народ", заменив один вид дурмана на другой, в распространении и насильственном насаждении которого заметное, если не решающее место отводилось труду "новой" художественной интеллигенции. Сопротивление "социальному заказу" обрекалось на вымирание.