«Кудри вьются, кудри вьются, кудри вьются у б… дей. Отчего ж они не вьются у порядочных людей?» – это, разумеется, также относилось к амурным делам не очень удачливых в любви приятелей, которым все никак не удавалось остепениться и найти себе по второй половинке.

Сам Стрижак был давно и счастливо женат на чудесной женщине, которая работала врачом-рентгенологом в светлопутинской областной больнице. Весь персонал мужского пола от главврача до последнего санитара сходил с ума по красавице, и было непонятно, чем ее прельстил внешне невзрачный лопоухий опер. Друзья не без оснований подозревали: дело в том, что Стрижак просто-напросто умел, как никто другой, виртуозно трепать языком.

Услышав звук, раздавшийся из недр мертвого тела, майор сначала чуть не полез под кушетку от страха, но потом ничего, оправился. Медленно пригладил руками свои уши, которые в этот момент топорщились больше обычного, и потрясенно изрек:

Доктор Жмур не стал оспаривать абсурдность нарисованной Стрижаком жутковатой картины, хотя лучше, чем кто-либо другой, знал, что эрекции у трупов, как правило, не бывает. Однако он так же хорошо знал, что не бывает у мертвецов и дыхательной деятельности. Но знания – знаниями, а труп, который только что еле слышно вздохнул – вот он, тут, на препараторском столе с потемневшим от времени кровостоком, зияет свежевскрытой брюшиной. И на галлюцинацию это дело никак не спишешь: вздох хорошо слышали оба, а случаи коллективных глюков, как помнил Доктор Жмур из курса психиатрии, прослушанного в мединституте много лет назад, – исключительная редкость.

– Хатэл би я тэбэ сказать, будто знаю, что это было, – проговорил Доктор Жмур. – Так хатэл, что даже вспатэл…

Собравшись с духом, Толик вновь взялся за корнцанг и скальпель, с тоской глянув на вторую бутылку «андроповки», из которой Стрижак только что вытряс себе в рот последние капли. Опер после этого еще больше опьянел и пустился в пространные философические рассуждения весьма мрачного свойства:

– А ведь, ежели поразмыслить, то мы все труположцы! Ведь все равно все умрут. Так что мы все гребем потенциально дохлых баб! Вот и выходит, все мы в каком-то смысле некрофилы! Правда, исходя из этого, можно взглянуть на ситуацию и наоборот: это бабы скачут на потенциальных мертвецах…

Не слушая пьяную болтовню начальника угрозыска, Доктор Жмур ввел в разрез расширитель и удивленно присвистнул.

– Что там? – поинтересовался заплетающимся языком Стрижак и, не сдержавшись, нервно хохотнул. – Золото, бриллианты?

– Ни хэра там нэт! – буркнул Толик и, взяв в руки кюретку, стал копаться в разрезанном животе трупа.

– А что есть? – не отставал Стрижак. – Зародыш есть? Или этот, как его – плод?

– Ничэго нэт! – В голосе Толика послышались нотки отчаяния. – Пачти всэ внутрэнние органы будто карова языком слизала!

– Как так может быть? Ведь на теле не было никаких разрезов! – Стрижак, даже пьяный, соображал быстро.

– Пахожэ на вакуумную аспирацию… – задумчиво протянул Доктор Жмур.

– Чего? Какую еще обсирацию? – озадаченно потер уши Стрижак.

– Ну, как при абортэ извлэкают плод с помощью вакуумного атсоса, – пояснил Толик, устало покуривая беломорину, зажатую корнцангом. – Но сдэлана апэрация как-то топорно. Нэ ашыбус, если скажу, что дэвачка умэрла от пневмоэмболии.

– Ты нормально можешь объяснить, чурка нерусская?! – разозлился Стрижак.

– Пневмоэмболия – это кагда крупные сасуды закупариваются ваздушным тромбом, – не обиделся Доктор Жмур. – В полости матки саздается палажитэльное давлэние вмэсто атрицатэльного, и воздух пападает в кравэносную систэму. Пневмоэмболия лэтальна…