– Этот? Хм… Вы уверены? Это он, что ли, нелюдь? А какие ваши доказательства?

– А такие мои доказательства, – взволнованно прошептал профессор. – Что я своими глазами видел: он владеет телекинезом! Вы знаете, что такое телекинез?

– Передвижение предметов с помощью взгляда, кажется? – с сомнением молвил Артем, который никогда особенно не интересовался статейками о непознанном, изредка просачивавшимися в советскую прессу, но все же в последнее время нахватался кое-каких верхушек в связи со странным делом, которое ему было поручено расследовать. Впрочем, это все уже в прошлом – и прокуратура, и уголовные дела. Есть только мир, сузившийся до размеров больничной палаты, и вот этой вот провонявшей тушеной капустой и несвежими щами столовки.

– Именно! – просиял меж тем Гаплевский. – Именно, черт возьми!

И смущенно прикрыл рот – на них снова заоглядывались и зашушукались завтракавшие в столовой пациенты.

– Профессор, извините меня, но мне кажется, что вы просто псих! – жестко произнес Казарин.

На этот раз Гаплевский не обиделся, а лишь устало произнес:

– Ну, допустим, я псих, и что с того? Да сейчас, дорогой мой, любой нормальный человек – псих! Времена такие. И все же я собственными глазами видел, как этот человек двигает предметы, не прикасаясь к ним руками, ногами или чем-либо еще.

– Ну хорошо, и что же он двигал? – с иронией поинтересовался Казарин. – Гору Арарат? Так я, когда трубы горят, могу не только двигать ее взглядом, но и опустошить содержимое бутылки, на которой она нарисована, не прикасаясь к оной! Одной лишь силой мысли!

– Шикарная хохма, батенька! – одобрил чокнутый профессор. – Кстати, знаете ли вы, что «хохма» в переводе с древнееврейского означает – «мудрость»?.. Так вот, дорогой мой, у этого самозваного барона имеется очень необычный брелок – в виде металлического фаллоса. Заграничный, наверное, – у нас вряд ли такое производят. Культ фалла, существовавший у почти любого древнего народа, не совместим с пуританской моралью советского общества…

– А при чем здесь этот брелок? – Казарин неожиданно заинтересовался рассказом старца, который пробудил в его затуманенной медицинскими препаратами голове какие-то смутные воспоминания.

– Очень даже при том! – горячо зашептал Гаплевский. – Он, то есть наш барон, заставляет этот фаллос… летать!

– Летать?! – Артема передернуло, будто его только что втолкнули в работающий морозильник и захлопнули дверь снаружи, больно прищемив ему вдобавок пятку. – Вы уверены?

– Так же, как и в том, что саблезубые кошки могли дожить до времени строительства египетских пирамид! – победно заявил профессор.

Видимо, ни белая горячка, ни еще более страшный зверь – советская карательная медицина, – все-таки не смогли до конца вытравить у Артема его хваленую эйдетическую (она же – идиотическая) память. Реланиум и тиоридазин не смогли превратить его в безразличный ко всему овощ. Одно за другим проносились в его голове воспоминания, всплывавшие, казалось, из невообразимой бездны времен. Парк. Пацаненок Славик и его самодельный автомат с магазином из консервной банки. Странная считалка: «Стояли звери около двери…» Дядя Петя Фокусник и кунштюк с «летающей пиписькой», который тот любил демонстрировать обмирающей от восторга пацанве… Казалось, с тех пор пронеслись века и тысячелетия. Не меньше, чем со времени строительства египетских пирамид.

Казарин еще раз взглянул на синебородого «барона», сосредоточенно выковыривающего сухофрукты из опорожненного стакана, и их взгляды встретились. Только тут Артем разглядел, что глаза у психа разноцветные: левый – выцветший, бледно-серый, а правый – ярко-желтый, как у хищного зверя. Да к тому же они еще и смотрят в разные стороны: один – в Арзамас, другой – на Кавказ. Казарин прочел в разноглазом взоре… злорадство? Нет, скорее любопытство. И… ожидание? Ожидание чего?