Казарин нутром чувствовал, что, если он хотя бы заикнется о том, что ему рассказал умирающий Шкуркин, живым он отсюда не выйдет. Скрутят сразу же и заколют до смерти. О методах советской карательной медицины он имел неплохое представление еще до того, как попал в этот дом скорби. Да и здесь насмотрелся сполна, чтобы в красках представлять, что с ним сделают. Парочку буйных уже вязали на его глазах. Существовало два вида вязки. За пять точек – кисти рук, ноги в районе голени и через подмышки и шею сзади. Привстать больной не в состоянии, но тазом двигает – может хотя бы ходить в подставленную ему утку. А самое жесткое – за семь точек: к прежним пяти добавляются пах и ягодицы. Тут уже не шевельнешься: только попробуешь привстать – и вязка прищемит тебе мошонку. И в туалет ходить в этом случае почти невозможно – приходится терпеть…

Тело Шкуркина санитары отправили в морг, а вход в заброшенное крыло здания в тот же день по личному распоряжению главврача забутовали кирпичом.

«Еще один “инфаркт микарда”, – догадался Артем. – Инфаркт кирпичом по башке».

«Синяя Борода», как называл Занюхина почивший в бозе Шкуркин, теперь вел себя тише дохлой мыши. Он даже больше не зыркал в сторону Казарина, упорно пряча от него блудливо бегающие косые глазки разного цвета. Он и в палате-то бывал редко – все больше отирался в комнате с телеящиком: по телевидению в сотый раз повторяли советскую «Сагу о Форсайтах» – сериал «Вечный зов», или, как его чаще называли в народе – «Вечный зёв»[4].

«Знает кошка, в чей тапок нагадила», – справедливо решил Артем.

А на следующий день пришли Настя и Стрижак.

– Ну, здорово, псих! – сказал милиционер, и мужчины крепко пожали друг другу руки, а Настя ловко чмокнула Артема в щеку.

– Все мы немного психи, каждый по-своему, – парировал Казарин, растирая пятерню, изрядно помятую силачом Стрижаком. – Просто в дурку попадают только те шизики, которые спалились. Сейчас, если хочешь знать, каждый нормальный человек – псих! – повторил он формулу покойного профессора, которая ему чем-то очень нравилась.

– Ладно, ладно! – не давал ему опомниться Стрижах – Ты хоть знаешь, какой сегодня день?

Конечно же, Артем в душе не ведал.

– Третье ноября! Третье ноября тысяча девятьсот восемьдесят третьего года! – торжествующе изрек милиционер.

– Ну и что? – тупо соображал Казарин.

– Видать, ты и вправду малость умом повредился, пока тут кочумал, – разозлился Стрижах – И вообще, надо хотя бы иногда читать собственный паспорт! Интересная книжица, гадом буду!

– Сегодня же твой день рождения, Артемка! – радостно улыбнулась Настя и потрепала его за уши. – Тридцать три тебе стукнуло!

– Да… вот оно что, – протянул Казарин. – А у меня и паспорта-то нету… Отобрали у меня паспорт.

Он и впрямь успел уже забыть, когда у него день рождения.

– Вот и ты дотянул до возраста главного героя еврейских народных сказок Иисуса Христа! – резюмировал Стрижах – Подарка у нас для тебя, извини, не припасено – да он тебе тут и ни к чему, подарок-то. Но зато у нас есть кое-что получше…

По тому, что Стрижака и Настю пропустили, никак не сообразуясь с днями, когда разрешено посещение больных родственниками, Артем уже и сам понял: случилось что-то из ряда вон выходящее. И не ошибся. Стрижак и примкнувшая к нему Настя принесли просто сногсшибательные известия.

По-видимому, ситуация с отстранением старшего следователя по особо важным делам Казарина от расследования резонансного убийства школьницы и последующим его увольнением с формулировкой «неполное служебное соответствие» затронула какие-то тайные пружины на самом верху. Пока Казарин беспробудно пил, зарабатывая себе белую горячку, из местного КГБ («Спасибо, Иван Иванович», – с неожиданной теплотой подумал Артем.) обратились в Генпрокуратуру СССР, и та инициировала общую проверку деятельности Светлопутинской облпрокуратуры. Сидор Карпович Вислогузов тут же слег в больницу с резким обострением сахарного диабета и прочих своих многочисленных болячек. Врачи запретили больному есть что бы то ни было, кроме постных каш. А уже через день он… скоропостижно скончался, не дождавшись обследования. По городу тут же поползли версии об убийстве и даже самоубийстве прокурора области. Самые горячие головы утверждали в кулуарах, что Вислогузова отравил его новый, недавно назначенный Сидором Карповичем зам – товарищ Козлюк, в целях дальнейшего продвижения по службе. Однако более осведомленные лица, близкие к окружению покойного прокурора, шептались, что Сидор Карпович двинул кони после того, как объелся эклерами, которые тайком пронес исстрадавшемуся на скудных больничных харчах прокурору его любовник – молодой актер местного ТЮЗа по кличке Зая (потому что играл заек, а может, и не только поэтому).