В дорогих глазах – насмешливая грусть.

«Но власть над ближними её так грозно съела…», – слышу неизвестные прежде строки.

Я запомнила их и нашла в интернете.

Стихотворение поэта Луговского начинается словами:

«Нет, та, которую я знал, не существует».

Ими же и заканчивается.

Означает ли это, что встреча наша было последней?

Толпятся в моей голове «взрослые» мысли о достойнейшем мужчине, ни разу, не осквернившем язык матерным словом, но, в то же время, полностью подчинившем близких своим интересам. Не так просто семье существовать на зарплату преподавателя российского ВУЗа, а отпуск проводить в археологических экспедициях. У него, должно быть, хорошая жена. Как объяснил он ей выпадение из жизни на две ночи и один день?

Можно «напрячь» Санька, ребят из кружка, собраться ещё раз, но имею ли я право испытывать чувства дорогого человека, если, конечно, он сам не поставил уже на них точку?

Где ты, моё беззаботное детство? Кто я сейчас? Скучная старая женщина тридцати пяти лет?

Я первый раз в этом заброшенном месте. Сегодня выпало много снега, и я стою на дороге в детских сапожках с бантиками тугой шнуровки.

Передо мной в десяти метрах стоят две женщины. Обе по колено уже провалились в снег. Одна из них, очень высокая и скрюченная, как рыболовный крючок. Её голос сильно хрипит, как из старого репродуктора. На ней рыжая меховая шапка, закрывающая половину лица. С болотного цвета хаори* она совсем не сочетается. На тонких губах тонкая полоска красной помады.

– Дурной день. Нечего не скажешь. Никак не могу привыкнуть, что здесь уже всё по-другому – прошипела она в очередной раз.

Другая дама стоит под ней и выглядит старше. Небольшого роста, с крупной шеей и массивными пальцами на руках. У этой женщины странный взгляд. Живой. Глаза пугливыми волчатами смотрят исподлобья. Огромные черные зрачки синхронно бегают в разные стороны и ищут лазейку. Женщина тяжело дышит. По-видимому, она устала уже от их бесконечной суеты, которой уже не была рада. После очередного неподъемного вдоха она произносила:

– В этом году всё совсем не так. Не так. Где все? Куда все подевались? Что ты всё повторяешь, что ты опять повторяешь одно и то же, одно и то же. Здесь нет, и не было ничего дурного.

– Я не повторяю. Я говорю, что всё дурное вокруг. Посмотри сама. Какое серое небо, какая под снегом грязь.

– Смотрю.

– Видишь?

– Не вижу. Вижу только снег.

Я подошла поближе. От женщин пахло старыми вещами, резкими духами и липкой пылью. Нестерпимо. Когда я начала пробираться к ним через сугробы, мокрые хлопья пролезли в обувь, упали на лицо. Искусали кожу. В руках я несу две огромные металлические кружки без ручек. Сразу появляются ожоги. Одни от снега, другие от кипятка.

– Дамы, не хотите ли по чашечки чая?

– Утром ты видела, какое было дурное солнце? Ты видела? Оно же было чудовищно ленивым. Боже мой, я думала, ему не хватит сил подняться хотя бы до тех гор.

– Нет, не видела.

– Ты хоть что-нибудь видишь, ты видишь своими глупыми глазами хоть что-нибудь?!

– Ну… Не хотите, как хотите.

Я обернулась и пошла назад, по колее своих следов.

– Вам тоже снег надоел? Смотрите, какие на моей шляпе сугробы.

Любимый полковник – старый друг. Он еще в прошлом году вышел из книги Маркеса. Строевым шагом прошел по страницам, отчитался эпилогу. Аурелиано Буэндиа. Армейская выправка, начищенные новые ботинки, добрый мудрый взгляд. Он был сегодня в шляпе. На широкие фетровые поля падал снег, создавая сугробы. Шляпа медленно опускалась к бровям.

– Немного… Чай будете? – я протянула ему чашку.

– Посмотрите. Сейчас они закончат спорить, и вот увидите, снег растает. Придется нам всем делать лодки. Та дама, что пониже, наверняка, утонет. Вы когда-нибудь строили лодки?