– На вас лица нет, Эниан, – разрядила обстановку Росалия, постукивая ногтями по чашке с отколотым краешком.

– Как и прически! – добавила Присцилла и сделала глоток напитка. – Все наши труды насмарку.

Служанки осуждающе пробежались взглядом по Эни. Он чувствовал себя таким же потрепанным временем сервизом. Заколка слетела с волос, позволив им рассыпаться по плечам. Далекий от совершенства, Эни оперся спиной о дверь и глубоко вздохнул. Любопытство, застывшее на девичьих лицах, требовало объяснений.

– Там господин с зелеными глазами… Он… – нехотя начал слуга, сверля взглядом начищенную плитку.

– Что он? – ждали продолжения собеседницы.

– Он… Он не давал мне пройти. Принял меня за женщину, – еле выдавил из себя Эни.

Он ожидал сочувствия, призрачного огонька поддержки, но никак не заливистого смеха. От девичьего хохота задрожали стены.

– А, так это же господин Пе Фенде! – просветила Присцилла. – Он всегда такой.

– Он душка! – хихикнула Росалия.

Щеки залились румянцем. Служанки обмахивали себя руками, томно вздыхая. Эни оставалось обеспокоенно моргать, пока девы стекали медом со стульев, словно одержимые.

– Простите, Эниан, мы вас не предупредили насчет господина Пе Фенде, – извинялась Росалия. – В таком виде вам лучше перед ним не появляться.

Тонкие пальчики невзначай поправили юбку. Эни все понял. Повторялась давняя история.

– Я так больше не могу! – закричал он. Служанки замерли с чашками в руках, вылупив горящие глаза.

Эни бросился к столешницам. Мысли громко звенели, как и столовые приборы, которые он усердно перебирал.

«Почему? Ну почему все повторяется?»

Он бережно отращивал волосы с тех пор, как спустился к людям. Длинные косы накапливали внутреннюю силу и подтверждали его статус. Хотелось жить как все, носить безупречно белые одежды и заплетать серебристые пряди. И одним махом лезвия ножа Эни распрощался с прошлым. Пересушенные и оскверненные местной краской волосы рассыпались по вымытому полу.

– Не надо убирать, просто сожгите, – предложил он. И срезанные пряди мгновенно поглотило янтарное пламя.

Эни завороженно наблюдал, как догорает его прошлое, а следом и обиды. Насытившийся волосами огонь постепенно стал гаснуть. Гасли и силы Эни. Он подсел к задремавшим служанкам и провалился в сон.

Следующий день начался с приятной вести. Швея передала для Эни форму, и он с превеликой радостью сменил шуршащую юбку и жесткий корсет на длинную рубашку с крупными золотыми пуговицами и прямые брюки. Одежда села как родная и не сковывала движения. Не сжимала пальцы и новая обувь. Эни зачесал назад волосы. Скучать по косе он не станет. С укороченной шевелюрой даже спалось легче и спокойнее.

Эни всмотрелся в висящее на стене зеркальце в узкой комнатушке Хьюго. Тот предложил переодеваться и ночевать у него. И Эни согласился. Не рябило в глазах от золота. Взгляду не за что было зацепиться: ни картин, ни причудливых узоров. Не лежали стопками книги. Деревянные поверхности сверкали чистотой. Небесный слуга, предавший своего господина, все равно оставался аскетом, не признающим богатство и роскошь. А зажженная сандаловая палочка сохраняла чистой частичку души таинственного хозяина комнаты. Эни глубоко вдохнул аромат родной смолы, как вдруг распахнулась дверь. Маттиас явился раскатом грома, испепеляя пленника глазами-рубинами.

– Сегодня ты сопровождаешь меня в Сожженные земли, – холодно приказал он.

– Но… Почему не Хьюго? Он ведь ваш… – начал возражать Эни, но Маттиас перебил его:

– Никаких «но»! Лови и выходим!

Золотая полумаска, сверкая, полетела в сторону Эни. Он неуклюже поймал ее дрожащими руками. Но Маттиас не успокоился и следом швырнул мантию. Эни подобрал струящуюся ткань и накинул себе на плечи.