Когда колючее молчание грозило вывести ее из себя, она вздохнула:

– Есть ли что-нибудь особенное в свадьбе, к чему вы стремитесь?

Кит недоверчиво уставился на нее:

– Ты пытаешься меня спровоцировать?

– Что? Нет! Я… – Она поборола желание придушить его портновской лентой, обмотанной вокруг шеи. – Я просто пытаюсь поддержать разговор.

– Большинство предпочли бы обсудить погоду, – сказал он с нескрываемым восхищением. – А ты дерзкая!

– А вы воинственный.

Он прищурился, но не сердито. Более того, он выглядел почти недоверчивым.

– Что, теперь ты собираешься меня ругать?

Чувствуя себя нелепо, возвышаясь над Китом на пуфике, она опустилась и оказалась на уровне его подбородка.

– Посмотрим! Может быть.

Его глаза заблестели холодным весельем.

– Тогда продолжай.

– Я понимаю, что у вас сложные чувства и что вы находитесь под большим давлением, но… – Он усмехнулся. Не обращая внимания на его вопиющее презрение, она продолжила: – Но этот процесс пройдет гораздо спокойнее, если вы поможете мне. Ваш брат…

– Вы ничего не знаете о моем брате.

В этот момент все его стены рухнули, все оружие его бастионов нацелилось на нее. Если бы она была менее злой, если бы не читала колонку Лавлейс, если бы два человека не заставляли ее чувствовать себя маленькой из-за того, что она махлийка, она могла бы струсить. Но внутри нее горела обида, которая не желала утихать ни на минуту. Как он мог считать себя таким изгоем? Он принц, сын самого могущественного человека в мире, житель самого великолепного дома, который она когда-либо видела. В его жизни не было ни минуты страдания, и в тот единственный раз, когда его попросили сделать что-то, что его не устраивало, он повел себя как избалованный ребенок.

Он мог и хотел превратить ее мечты в пустые хлопоты. Это горькое осознание прогнало все здравые мысли.

– Может, и нет, – возразила она, – но я знаю вас, сэр. Если вы не считаетесь ни с кем, кроме себя, то неудивительно, что вы так несчастны – настолько, что намерены сделать всех остальных такими же несчастными!

Губы Кита скривились от удивления, и он выглядел искренне пораженным. Этот взгляд на ужасную, с таким трудом завоеванную уязвимость заставил ее желудок резко скрутиться от сожаления. Ей не стало легче от того, что она потакала своему гневу. Она лишь запустила пальцы в рану.

Но через мгновение обида исчезла с его лица, сменившись привычным презрением.

– Такая наивность в конце концов тебя подведет. При авлийском дворе гораздо лучше заботиться только о себе. Тебе стоит понять это сейчас, пока тебя не бросили в эту яму с гадюками.

«Ты умная девочка, Нив, но ты витаешь в облаках, – так сказала бабушка в тот вечер, когда пришло ее приглашение. – Ты еще не знаешь, что мир жесток».

Воспоминание об этих словах словно ударило ее под дых.

Ее семья подарила ей счастливую жизнь. Нив не пережила ни войны, ни голода. В детстве она проводила беззаботные дни, носясь по деревне и гоняясь за феями, искушая Пресветлых похитить ее. Но она видела тьму, которая, словно призрак, сгущалась над каждым взрослым в Катерлоу. Она видела перемены в их характерах и непредсказуемые волны их горя. Она видела, как меняется настроение в сезон сбора урожая, как оно становится мрачным и гнетущим, словно море в шторм, и меняется только тогда, когда из земли вынимают первую картофелину. Возможно, она сама не знала уколов жестокости, но узнавала форму шрамов, которые она оставляет. Она вполне могла быть глупой и рассеянной, но не была дурой.

– Я из Махлэнда, если вы вдруг забыли, и не понаслышке знаю, какими ужасными могут быть дворяне. Вы один из них. Более того, вы один из худших! Магия вашей семьи вызвала Порчу, а ваш отец ничего не делал, пока мои сородичи умирали от голода. – Нив сделала шаг к Киту, и они оказались почти вплотную друг к другу. – И теперь ваш брат продолжает ничего не делать, видя их страдания! Я вижу, что вы только и делаете, что размышляете и жалуетесь. Почему вы ничего не предпринимаете?