– Последнее время Ванесса себя неважно чувствует и нужно быть рядом с ней.

– Что-то серьёзное? Если нужна помощь ты всегда можешь на меня рассчитывать.

По глазам Людовика друг понял, что это не просто болезнь, а нечто более серьёзное. Его пугали собственные чувства по отношению к жене, ведь раньше он не интересовался её состоянием. Привязанность и чувство долга, которые появились на закате жизни. Он разрывался между Оливией и женой, ведь им обеим нужно было его время и внимание. Людовик молчал, погруженный в свои мысли, Даниель прервал молчание.

– Поговорим об Оливии. Сколько я смотрю за ней и тем, как она строит работу своего магазина, тем больше думаю, что ей стоит подумать об открытии своего ресторана.

– Почему такие выводы?

– Люди к ней приходят в магазин, потому что им нравится, как их обслуживают. Хороший сервис, приятный персонал и конечно внимание хозяйки. Поговори с ней об этом.

– Хорошо, поговорю с ней об этом после нашего переезда. И приехал я в этот раз, чтобы сообщить ей именно эту новость. Можешь меня поздравить с приобретением дома на Сицилии.

– Уже, – немного огорчился Даниель, – значит это наша последняя встреча здесь.

– Да быстро всё произошло, неожиданно для многих.

Услышав печальный тон друга, Людовик почувствовал укол совести, ведь они с другом через многое прошли и он был одним из близких людей. Он гнал прочь свои сентиментальные мысли, однако сопротивление его было не столь сильным как в молодые годы, казалось, что рухнула великая китайская стена в душе Людовика. Лёд, сковывающий его сердце многие годы, тронулся. Айсберг начал таять.

– Знаю, знаю. Прости, что так вышло всё. Но как я упомянул ранее, дело в Ванессе. Она попросила скорого решения этого вопроса.

– Сама попросила? – удивлённо спросил Даниель, – кто бы мог подумать. После стольких лет путешествий она всё ещё не потеряла любовь к этому. Как вообще с ней у вас дела?

– С ней что-то произошло, с тех пор как мы живем вдвоем. Что-то странное, Даниель. Она забросила свои розы и сад. До Оливии ей вообще нет никакого дела. С Инессой они иногда разговаривают, но тоже все реже. Она все больше времени проводит у себя в комнате, пускает к себе только Луизу, но когда она выходит оттуда, всегда подавлена, как будто это заразно. Её состояние меня тревожит, ведь это длится уже третий месяц. Не могу больше оставлять её в одиночестве, хотя раньше я об этом не думал. Она со мной ужинает не всегда, иногда только выходит к столу. И что самое странное, она в эти моменты надевает своё бриллиантовое колье.

У Даниеля не хватило терпения дослушать, и он, перебив, сказал свою мысль относительно всего этого:

– Прости Людовик, но мне кажется, что она страдает депрессией. Может ей стоит показаться психотерапевту? Я могу навести справки о хороших специалистах.

– Ты считаешь? Я сомневаюсь, что ей это понравится. Она никогда не любила врачей. И честно говоря, я в растерянности. Не знаю что делать, первый раз в жизни. Когда мы ужинаем, то ведем беседы о театре, о кино, погоде, вине, но ни единого слова о розах или дочерях. Не понимаю, что происходит.

– А ты пытался поговорить о дочерях? Но розы, причем здесь они. Признаться честно я удивлен её поведению, зная Ванессу не первый день и даже не первый год, могу сказать, что в ней что-то сломалось. Думаю нам с тобой лучше не гадать, а проконсультироваться с людьми, знающими человеческую душу или, которые думают, что знают. Как тебе угодно, – с понимающей улыбкой высказал свое предположение Даниель.

– Как тебе сказать. Не то чтобы пытался. Во время одного из таких вот вечеров, когда мы ужинали вместе, нам принесли бандероль. Она была подписана якобы от Оливии, но почерк своей дочери я знаю и могу утверждать, что это не она отправила бандероль. Коробка была предназначена для Ванессы. Я не стал её открывать, положил на комод, думая, что она откроет после ужина, но она встала из-за стола и пошла к этой посылке. Я предложил помощь, она отказалась, сказала, что сама откроет. Когда она её открыла, тут же потеряла сознание, я едва успел поймать ее.