Даже через семьдесят лет читая список поступивших, не пойму, как можно было из толпы разноязычных разновозрастных мужиков, исповедующих несовместимые убеждения, собрать артель и научить за пять лет профессии кинооператора широкого профиля, способного снимать художественные, комбинированные, научно-популярные и все другие возникающие по жизни сюжеты? Пройдя изнурительный конкурс, сорок счастливчиков рванулись овладевать профессией. Это было похоже на соревнование атлетов, бегущих стометровку в надежде, что каждый из них финиширует с рекордом.

Начиная учебу, нам объявили: пять человек с худшими показателями будут отчислены. В чем только не проявлялась конкуренция. Больше всего в практическом курсе фотокомпозиции (натура, интерьер, портрет, натюрморт, жанр). Для учебных работ в выходной день нас пускали в Останкинский дворец, в метро разрешали снимать только после закрытия. Одни таились со своими работами, другие собирались в группы, третьи воровали идеи. Закон – человек человеку волк – торжествовал. Действовал он в лаборатории: засвечивали, царапали пленки, смешивали проявитель с закрепителем.

Много было идеологического в лекциях по марксизму-ленинизму. Спасало множество кинопросмотров. В институте были орлы, бегавшие смотреть по шесть фильмов в день, крутили их в четырех залах. Никто никого не выгонял. Поразительное желание людей учиться и жить! Шел девятый год после разрушительной войны. До первого Всемирного фестиваля молодежи и студентов в 1957 году в стране ощущалась атмосфера воли. Мы студенты чувствовали, каждый из нас – хозяин в метро и в институте. Все свободно колотили себя в грудь, доказывая свое я. Сразу после войны в институт принимали детей репрессированных, лишь бы хорошо учились. Сколько их было и среди ВГИКовцев, чьи отцы сгинули в коллективизацию? Тот же Шукшин, чей отец был расстрелян, поступил в два института.

Страна училась в массе своей.

Конечно, добро и зло вековечны. Приведу два примера. Однажды я взял журнал «Искусство кино» из библиотеки института. Мой сокурсник Турды Надыров попросил почитать его и испачкал пловом. С испугу я побежал в библиотеку и вернул журнал, даже не прочитав. А через неделю он оказался в руках проректора Юрия Геника. Он вызвал меня и заявил, что мне не место в кино, обещал исключить из вуза, пока я «не напакостил в искусстве». Долго меня таскали. Защитили от исключения художники Юрий Пименов и Иосиф Шпинель, а Головня только посмеялся.

В другой раз в воскресный зимний день я поехал в Голицыно на натурные съемки. Кружась по заснеженому полю, вдруг угодил в огромную яму, выкопанную для высоковольтной опоры. С трудом выбравшись из снежного колодца, мокрый, уставший, продолжал все же фотографировать. Вся одежда на мне заледенела, пока я пробирался к электричке. У касс меня встретили люди в штатском, потребовали документы. Я показал студенческий билет и был отпущен. Через несколько дней меня вызвал декан факультета. Головня строго спросил: «Что ты снимал в Голицыно? Куда ты там провалился?» Выслушав мой репортаж, посмеялся: «Там секретное производство… Что ты там искал? И вообще, что с тобой происходит? То ты журнал испортил, то бродишь с фотоаппаратом, где не положено?». В итоге он доброжелательно отпустил меня и пожелал трудиться «с умом».

Нечастые встречи нашего курса с Анатолией Дмитриевичем Головней были памятными. После звонка в ожидании его прихода воцарялась тишина. Его боялись, внимательно слушали, запоминали реплики. Многие из них я помню до сих пор. Головня наставлял: «Профессия дорогая в учении, рабская по затрате. У хороших операторов не бывает крепкой семьи. Дерзайте, не ждите славы, для вас она будет ох, какой редкой гостьей. Научитесь работать за других, овладевая разными профессиями, которых в кино очень много». «Если вы внедритесь в профессию, полюбите ее кочевые неудобства существования, все это будет ничто по сравнению с бессонной радостью ощутить, что твоя камера помогла втянуть зрителя в происходящее на экране. Как это случилось с Сергеем Урусевском в «Летят журавли», с Игорем Шатровым «Они были первыми», с Вадимом Юсовым «Иваново детство» и «Я шагаю по Москве», с Маргаритой Перелихиной в «Заставе Ильича»…»