Я же старался быть спокойным и уверенным в себе:

– Теперь, когда мы обоюдно решили, что тайна больше не является для нас препятствием, – начал я, – мы можем пояснить… Не правда ли, почтенный Ахаб?

Набатеец, словно очнувшись от моего вопроса, поспешно закивал.

– Итак, – продолжил я. – Начнём с того, что один верный мне человек сообщил, что есть некий дезертир, воевавший в Иллирии, который за деньги предал землю отцов и стал служить Карфагену. Он раскрыл им наши позиции, сообщил о тактике боя и дал карту местности. Я охотился за ним, но он сбежал в Карфаген. По другим сведениям он, будто бы, находился здесь, но глубоко залёг на дно. Но я точно знал, что он через других людей послал в Рим человека, который выдавал себя за бактрийца. Это матёрый убийца и диверсант, повинный в смерти десятков римлян. Он мастер обмана и маскировки. Чтобы обнаружить его, нужно было его приманить. Для этой цели мне были нужны помощники среди чужеземцев. И для этой цели я выбрал почтенного Ахаба…

Набатеец удивлённо поднял голову.

– … потому у него много знакомых среди заезжих торговцев. Кроме того, он понимает язык пунов. Ахаб начал снабжать меня информацией о них, благодаря которой я теперь узнал кто и зачем здесь находится.

Публика замерла.

– Итак, диверсант знал, что я за ним охочусь. Но он не знал кто его начальник, хотя и догадывался, что это некий дезертир… но, опять же, где он находился – в Карфагене или Италии, – об этом он лишь строил догадки. Мне нужно было приманить его. Я разработал план, согласно которому одному человеку пришлось бы изобразить дезертира, участника боёв в Иллирии. Но мой план пришлось пересмотреть, потому что меня опередил настоящий участник, вот он…, – я показал на Марка Деция, – о котором я узнал прежде от Ахаба. Кроме того, мы распространили слух, что в этой таверне собираются люди тайно симпатизирующие Карфагену. Я рассчитывал, что диверсант сразу же клюнет на это и попытается это проверить – и не ошибся. Вскоре в заведении Ахаба стали собираться чужеземцы. Некоторые из которых были весьма подозрительны…

– Воистину, ум Пифагора и прозорливость Сивиллы нужны, чтобы придумать такое, – похвалил привратник храма Януса. – Глядя на тебя я горжусь, что я сын Рима. Да хранит тебя Янус!

– И тебя, почтенный.

Я сделал несколько шагов вперёд.

Зеваки, до этого толпившиеся у дверей, ввалились внутрь и сомкнулись за нашими спинами, образовав вокруг меня, набатейца, патрульных с центурионом и солдата с семьей – круг, подобно зрителям в театре. Я же готовился к финальной сцене трагедии. Единственно что мне не доставало – высоких котурн и маски Разоблачителя, посланца богов.

– Я знал карфагенянина прежде, – продолжил я. – Мы искали друг друга. Он искал меня, а я искал его. Он очень умён и коварен и никогда не оставлял свидетелей. В Египте он убил моего человека. Но меня ему убить не удалось. Теперь я знал как он выглядит – а он знал, что я это знаю. Прошло время. Один верный человек сказал, что в Гелиополь приехал некто, кому хирурги из Египта, искусные в тонких операциях, изменили лицо. Тот, кому изменили лицо, нанял мага, который умел готовить эликсиры, меняющие цвет глаз. Если всё, что он сказал, было правдой, то я был почти что уверен, что человек, который приезжал в Гелиополь и был тот карфагенянин…

Таверна, казалось, не дышала.

– … но мои предположения должны были опираться на проверенные сведения. Как я сказал, я стал изучать приезжих, собиравшихся в таверне Ахаба, – продолжил я. – Из двух десятков я тут же отсеял половину. Из этой половины после длительных раздумий я оставил только двух. Оба были родом из Бактрии. Один из них был образован и хитёр; он крутился с одним киликийцем, у которого, как я узнал, были связи в Карфагене. Другой был не слишком образован, неразговорчив и мало интересовался той жизнью, что проходила за пределами его лавки. Мои подозрения закономерно пали на первого. Мои люди стали следить за ним. Через некоторое время они доложили мне, что слышали разговор между ним и киликийцем о партии товара, пришедшего на север страны, где много раз упоминалось слово