Мнение Зорана о графе действительно изменилось, причем радикально. Сраженный той простотой и искренностью, с которой говорил граф, а также трагедией и смирением, которые читались в его глазах во время повествования, мастер-ворон счел его историю правдивой, а доводы – более чем убедительными. Так, как рассказывает Рудольф, действительно могло быть, а если бы было по-другому, то тело Зорана уже переваривалось бы в многочисленных желудках волков из стаи. Но он еще дышал.

– Да, Рудольф, – грустно ответил наемный убийца.

Граф улыбнулся. У него оказалась приятная и доброжелательная улыбка. Он снова заговорил:

– А теперь ответь мне еще на один вопрос, Зоран, потому как ты кажешься мне порядочным человеком, и от этого запах крови, пропитавший твою одежду, вводит меня в недоумение. Зачем ты убиваешь?

Зоран задумался, но довольно быстро нашел, что ответить:

– Видишь ли, граф, быть пацифистом вроде тебя, конечно, хорошо. Это избавляет от выбора, ведь прикрываясь подобными убеждениями, можно спокойно проходить, к примеру, мимо несчастной матери, сына которой подсадил на наркотики какой-нибудь барыга, и не пытаться избавить мир от этого подонка. Мимо невинного работяги, который остался без нескольких пальцев и не способен теперь зарабатывать на жизнь после пыток какого-нибудь дознавателя-садиста, желающего «повесить» на него преступление, которое тот не совершал. Мимо должника, у которого алчный ростовщик за крохотные долги отнял жилище, вовсю орудуя обманом и угрозами. Пацифизм, принимающий форму равнодушия, преступен, а нейтралитет – худшая позиция, какую только можно принять. Кровь и слезы всегда требует крови и слез, граф.

Рудольф печально улыбнулся, словно знает что-то такое, что Зорану в силу возраста пока непостижимо, и ответил:

– Не знаю, кто внушил тебе такие представления о справедливости, Зоран, но при всем уважении, их даже искаженными не назовешь… Они больные, Зоран. Уродливые. Черно-белые как и весь идеализм. Неужели ты сам этого не понимаешь?

– Я понимаю лишь то, что уродливое мировоззрение далеко не всегда является неправильным. Оно просто слишком неудобное, потому что переполнено правдой. А правда очень редко бывает завернута в красивую цветную обертку, граф.

– И как же твоя правда поможет вернуть тому работяге пальцы, Зоран?

– Никак, но она и не преследует такую цель.

– А дом банковскому должнику?

– Не поможет, но и не в этом смысл.

– А тот наркоман, о котором ты говорил? Ты можешь вылечить его своей правдой?

– Нет, не могу.

– Тогда в чем же польза твоей правды? Зачем ты тогда убиваешь, если это не несет никакой пользы тем, ради кого ты это делаешь? Зачем эта лицемерная жестокость под личиной высокой идейности?

Зоран задумался. Он абсолютно не был согласен с Рудольфом, но подобрать весомые аргументы для дальнейшего спора с эти умным собеседником не мог, да и не хотел. Его миссия – это только его дело, и никого более она не касается. Он ответил:

– Я избавлен от выбора. Закончим дискуссию.

Рудольф посмотрел на Зорана как на наивного ребенка и, покачав головой, произнес:

– Ты достаточно умен. Когда-нибудь сам все поймешь.

Несколько минут они оба молчали, погруженные каждый в свои мысли. Зоран прервал тишину:

– Рудольф.

– Да?

– Ты, наверное, хочешь знать, кто тебя заказал.

– Буду признателен, если ты все-таки приоткроешь завесу этой тайны.

– Меня наняли крестьяне из Ярры.

Граф явно не ожидал услышать подобного.

– Не может быть… Почему?

– Я думаю, в глубине души ты и сам знаешь ответ на этот вопрос, просто не хочешь этого признавать.

Рудольф поник. Он открыл было рот, чтобы ответить что-то, но промолчал. Видя его растерянность, Зоран продолжил, дабы избежать неловкой паузы: