И всё. И я не смог закончить, так как голова моя закружилась, ноги подкосились, и парни взяли меня и потащили к выходу. Всё стало размываться и плыть перед глазами. Отравленный этанолом мозг укачивало и носило на волнах коротких и бесполезных мыслей и фантазий. Бредилось, что мы не из бара выходим, а из большой чёрной полосы. А впереди не белая машина, а вход на балкон. Наверное, я уже почти спал. Казалось, это тот самый балкон, просочившись через оконный проём которого я снова встречу красновласку.

Я чёрной жижей вползал в комнату, где пахло сексом, ласками и пряностью. И в этом дурмане пахло не чьим-то чужим сексом. Пахло своим собственным, только я и она. Красновласка моя, где же ты сейчас? Где же ты бродишь без меня, красавица моя?

Картинка мигнула, и я увидел Лизу, что сидела слева от меня. Она что-то говорила, в машине царили потёмки, лишь слегка разбавляемые заползавшим из окна светом. Мы куда-то поехали.

– Тебе какие девушки нравятся, Даниэль? Кстати, ты откуда с таким именем? – говорила она, прижимаясь ко мне.

Под мелькания фонарей в окошках машины справа раздался голос Макса.

– Оставь его, не видишь, посерел весь. Если он в машине Марины наблюёт, убирать будешь сама.

В его голосе слышалось веселье.

Макс нагнулся к моему уху и прошептал заговорщически:

– Ты главное это, не ссы и не психуй, всё хорошо, мы даже не злимся. А самое смешное, что почти все ничего не заметили. Щас мы доедем до дома Егора, – тут он сделал ударение на букву «Е», – и там он те такую штуку даст, тебя сразу отпустит, будто бы и не пил.

Я посмотрел в лобовое стекло расфокусированным взглядом. Тошноты была не сильной, но ощутимой. За рулём сидела Мариночка и, кажется, посылала нам с Лизой злые знаки глазами. Вот даёт, нельзя же за руль пьяной. Ну и хер с ней. Рядом с Мариной сидел и что-то говорил ей пират с синими волосами. Гравитация ощущалась так сильно, что мои веки стали неумолимо стали опускаться под её тяжестью, напоследок я услышал шёпот в левое ухо:

– А ты когда-нибудь пробовал трахаться под наркотой?

«Су-у-ка…» – подумал я, прежде чем уронить подбородок себе на грудь.

– Что? – спросила Красновласка отстраняясь от меня после страстного поцелуя.

Комната вращалась.

– Сука, – ответил я.

– Кто сука? – спросила Красновласка.

– Отсутствие тьмы, – сказал я, отрываясь от её обжигающе горячего тела.

Мы лежали голые на кровати, кажется, прервались на самом интересном месте, я понял это по своему эрегированному члену.

– Ну же, Дишечка, успокойся, – сказала она, поднявшись и пытаясь стянуть волосы резинкой на затылке.

– Не Дишечкай мне. У меня какой-то делирий, и ты мне снишься. Я потерял сознание, сечёшь?

– Да, секу, сенкью, что объяснил, – подытожила она, останавливаясь и обратно распутывая волосы.

– Ты просто глюк. Недофаза…

– Чего обзываешься-то? – нахмурилась она, – сам ты недофаза. Глюк и глюк. Ладно. Чем могу помочь хоть, что ты тут залип-то вообще?

Девушка выглядела недовольной. Но недовольной правдой. Не читалось в ней какого-либо изумления или недоверия. Просто согласилась с моими словами и всё.

– Да перепил я, перепил просто, – ответил я, всё ещё голый, разводя руками, – мозги не выдержали. Они у меня и так не шибко то и хорошо работают как у человека, а как всю тьму потратил, так всё. Ох и кружится же всё.

– Где кружится? – спросила Красновласка оглядываясь по сторонам, – ничего и не кружится, не выдумывай.

– Молчу-молчу, глюк, – сказал я и плюнул в потолок.

Потолок в ответ наморщился. Показалось, что через метра три от меня не натяжной потолок вовсе, а лицо Лизы. Её лицо нахмурилось, повернулось и с гулким эхом заговорило раздражённо: «Это что у вас за герой такой, что во сне плюётся? Пожары свои тушит, что ли?». Через мгновенье откуда-то со стороны балкона донёсся ответ: «Оставь его, наклюкался и спит, не блюёт же хоть. Пошли лучше дунем». Потолок разгладился. Потом, как мне показалось, у самого уха тот же Лизкин голос произнёс: «Спи-спи, мой герой, я скоро приду и пиздец тебе. В хорошем смысле».