Вывел монаха из благостного состояния посторонний звук. Прислушавшись, он определил, что это стук копыт коня, приближающегося откуда-то справа. Первой мыслью было – повернуть назад и бежать, второй – затаиться. Они были отвергнуты. Во-первых, если он услышал другого всадника, то наверняка и другой всадник уже услышал его. Догнать полудохлого мерина с неуклюжим седоком на спине может и свинья. Разве только у того неизвестного всадника конь хуже, чем у Генриха, а таких надо ещё поискать. Спрятаться с конём в лесу, не имеющим подлеска, было негде. А, во-вторых, по звуку было слышно только одного коня, а если пугаться каждого встречного, никогда никуда не доедешь.

Через некоторое время сквозь пространство между деревьями можно было различить путника. Всадник ехал один и неспешно. Оба эти факта успокаивали. Еще через время, за которое Крамер не успел бы прочитать и самую короткую молитву, наездники встретились на перекрестке, имеющем вид рогатины, где обе дороги сходились в одну.

Попутчик ехал на дорогом вороном жеребце. К седлу были приторочены два дорогих кожаных кофра65, простая холщёвая сума и палка в два фута длиной из миндального дерева. Палка могла быть древком копья, алебарды66 или гизармы67, но не оканчивалась ни чем. Просто палка. Одежда коню не соответствовала: одет наездник был как простолюдин: в длинный до пят упленд68 из грубой коричневой ткани, черный плащ и черную же шляпу с широкими полями. Смуглое горбоносое лицо путника обрамляла черная с проседью борода. Волнистые волосы до плеч были того же цвета. Лет ему можно было дать от пятидесяти до семидесяти. Мужчина приблизил своего коня к Валлаху и, натянув поводья, чтобы сравнять скорость коня со скоростью мерина, поехал рядом.

– Авраам Иаков бен Моисей ха Леви Моэллин. Великий маг, – представился подъехавший и скромно добавил, – можно просто Абрам.

– Вы – еврей? – как-то вырвалось у Генриха.

– Боже мой! – всплеснул руками Абрам, – И как же вы догадались? Постойте, ничего не говорите. Я тоже проявлю чудеса провидения, – он притворно задумался, закрыв глаза, наморщив лоб и прижав ладонь ко лбу. Потом просиял, указал на Генриха, – вы – монах! Доминиканец.

– Да, я присягнул ордену святого Доминика. Зовут меня Генрих Крамер – признался Генрих, поправляя белую доминиканскую рясу, и зачем-то добавил, – я инквизитор.

– Значит, вы меня немедленно сожжете на костре, – весело провозгласил Абрам, – потому, что я волшебник, а у вас, у инквизиторов есть такая чудесная привычка – жечь волшебников на кострах.

Говорил человек, назвавший себя волшебником громко, энергично, двигался резко. Было видно, что это человек, привыкший к действию, к движению, к событиям. Спокойному монаху было немного не комфортно общаться в таком стиле.

– Но ведь магия – от Дьявола! Ведьмы и колдуны продают души, чтобы постичь мастерство магии, – вступил в дискуссию монах, – Как Дело Божье, так и Власть Бога значительнее, чем дело и власть Дьявола. Если бы на свете существовало колдовство, то это было бы делом рук Дьявола в борьбе против Власти Бога69.

– Постичь колдовство, отдав душу Дьяволу проще всего, – согласился Авраам, – изумляюсь я, когда помышляю о слепоте, в которой многие идут за неправедными наставниками и находят удовольствие во лжи и, лучше даже сказать, в самом демоне, предаваясь колдовству и идолопоклонству, кто на один манер, кто на другой, и так теряя душу свою. Но истина столь велика, Дьявол столь коварен и злокознен, а Мир столь бренен и низмен, что я вынужден признать: иначе и быть не может70. Некий малоуважаемый богемец, при помощи и поддержке своего союзника, производил поразительные вещи. Он становился невидимым, он летал по воздуху, он входил в запертую комнату через замочную скважину, он знал наши сокровеннейшие тайны и однажды сказал мне такое, о чем мог ведать один только Господь. Но искусство его обходилось ему слишком дорого, ибо Дьявол заставил его скрепить клятвой договор, по которому он обязался использовать все свои тайны во осквернение Господа и в ущерб ближнему своему. Кончилось тем, что тело его нашли на улице, и видно было, что его долго волочили по земле, а голова без языка сыскалась в сточной канаве. Вот и вся выгода, которую он извлек из своей дьявольской науки и магии