– Они вместе ходят на уроки фехтования, ну и вместе играют после занятий…

– Так пусть уже подружится основательно и вложит в его голову, что они дети свободного мира и не должны потакать прихотям сына короля, ведь он только ребенок, как и они сами, а не король.

– Мой сын не любит ходить в дворцовый сад, потому что там садовник их вечно отчитывает за каждый сломанный прутик. Когда в очередной раз сын Слута позовет его туда, он пояснит, что ему горестно смотреть, как тот беспрекословно служит сыну короля даже во время совместных игр.

– Прекрасно! Ведь получается, когда стараешься.

– Спасибо, дядя!

– Не обольщайся только. Курман мешается уже давно, но за счет старой дружбы с королем мы бессильны против него в прямом противостоянии, а вот дети могут как укрепить дружбу родителей, так и внести раздор. Теперь ступай и предложи свою гениальную идею королю.

Миклай слегка поклонился и твердым шагом вышел из зала, куда следом вошел личный охранник Слута, который был уже в не самой лучшей форме, даже меч не носил с собой, но говаривали, что ему нет равных в ближнем бою на ножах. Этим его уникальным качеством и объяснял Слут то, что не заменил его до сих пор. К тому же от него часто поступали действенные советы в некоторых дворцовых вопросах. Также через него проходила ценная информация от прочих прислуг и королевской стражи.

– Все нянчишься со своим племяшом? – немного хриплым голосом поинтересовался он.

– Приходится, ибо обещал их матери, – тяжело вздохнул Слут. – Вот только мозги он явно унаследовал от своего отца, а не от матери. В нашем роду таких баранов никогда не было.

– Младший брат его, помнится, смышленее будет.

– Этот да, – согласился мужчина, и голос его переполнялся гордостью.

– Но служит у нас при дворе Миклай, а не Лорев.

– Это, скорее, заслуга его жены Айены, а не Миклая. Она всю жизнь мечтала переехать в город. Очень хитрая женщина, я тебе скажу, Ильнам, и не столь простая, какой видится на первый взгляд.

– Возможно, только я не пойму, что с ней не так. Природа наградила ее милой мордашкой, но вечно унылое выражение лица опустило уголки губ вниз, и теперь они не поднимаются даже в улыбке. Из ваших рассказов о ее матушке я понимаю, что унаследовала она от матери стройный стан и упругую грудь, но, если б она хоть раз выпрямилась и расправила плечи, и грудь встала бы на место, и ростом сделалась выше, а так выглядит, словно вместо грудей пришили свинцовые котелки ей, что сил у нее нет их достойно носить.

– Непростая выпала ей доля, может, это и сказывается. Ее же родители привели в дом моей сестры, когда ей было одиннадцать лет.

– Вы не рассказывали мне об этом…

– Значит, не было надобности или случая.

– Зачем же ее привели так рано?

– Отец ее признался прямо, что не может в этот неурожайный год прокормить двоих дочерей и сына. Вот и предложил выдать ее за старшего из сыновей моей сестры, у которой было трое сыновей и ни одной девочки. Мол, и моей сестре в помощь, и ему дочь родную не придется в лес отводить. Сестра моя и сжалилась над ней, да только племянник мой долгое время не мог сообразить, зачем она ему, – громко засмеялся Слут.

– Так ему-то десять лет было тогда, – быстро посчитал в уме Ильнам, но ошибся.

– Девять, – поправил его Слут, – Было ему девять, а братьям и того меньше, вот его братья и приняли ее за новую игрушку да издевались, как только могли. Ох, что только они ни вытворяли с ней. Подбросить в ее кровать дохлую крысу, подсыпать в ее похлебку бараний помет вместо черного горошка – это самое безобидное из того, что придумали эти негодники тогда.