– Погрузили в сон?

– Именно. Думаю, речь шла об анестезии. Мне всегда казалось, что пневмошарниры – нечто большее, чем просто служебные механизмы или аварийные модули. – Гарраско протянул руку, чтобы нащупать в темноте стальную переборку. – Пора.

– Ты готов?

– Да. Ты тоже? – Он ухватился за рукоятку и почувствовал, что она начала поворачиваться без малейшего сопротивления. – Мы сейчас войдем внутрь, а выберемся отсюда только в первом порту, ты это понимаешь? Может, через год.

Во мраке коридора Гарраско услышал, как Виктор сглотнул, и распахнул люк, толкнув его плечом. Этот люк отделял их от пневмошарнира № 1. Вспомогательного элемента Робредо.

Правда в том, что мы чувствуем себя пленниками. В смысле, не потерпевшими кораблекрушение, а именно пленниками. Вроде бы нам ничего не угрожает. Но здесь куча нестыковок. Например, Кардаником невозможно управлять вручную. И потом, везде столько масла и ржавчины… вряд ли все механизмы до сих пор работают. Не говоря уж о том, как тут воняет. Воздух спертый, затхлый, а из-за того, что тут тепло и много пара, вонь становится просто невыносимой. Надеюсь, Виктор не совсем профан в механике. Мне нужно, чтобы он отключил эту проклятую пианолу с музыкальными цилиндрами.

Горячий розоватый пар окутал их потные лица, смешиваясь с запахом спертого воздуха и смазочного масла. Когда глаза привыкли к белесой пелене, на сером фоне переборки стали видны огромные алые буквы. Вспомогательный элемент Робредо. И буквы поменьше, появившиеся на панели, которую выдвинули два небольших рычага:

>Модуль для выживания

>номер 1, класс T9Y, 2 места.

>Верфь Xtax’X, дата не указана.

>АКТИВЕН. Приятного пребывания на борту.

>Температура воздуха – 27 градусов по Цельсию (снижается).

>Вода станет питьевой не раньше чем через 5 часов после посадки.

>Туалетом можно пользоваться через 45 минут.

Слова написаны обычным лаком, который блестел от пара. В пневмошарнире наверняка градусов на десять жарче, чем здесь утверждалось. Страж песков и его помощник справедливо сомневались в достоверности и всей остальной информации.

Переглянувшись, они бок о бок двинулись вперед. Все поверхности, казалось, сделаны из сплава, по цвету очень напоминающего латунь; тусклые хромированные детали покрыты тончайшим слоем конденсата. На потолке – лабиринт из труб и муфт. Этот пневмошарнир был новым и использовался раньше только для обслуживания обычного отсека – помогал кораблю наклоняться, чтобы тот без проблем преодолевал подъемы и повороты, – но ржавчина уже оставила на нем следы. Из первоначальной геометрии не сохранилось ничего или почти ничего. Переборки поменяли свое место – откатились в стороны по рельсам или поднялись с помощью зубчатых шестеренок, видневшихся повсюду, даже на самых маленьких деталях. Внутренняя обстановка пневмошарнира была заметно усовершенствована с помощью приводных ремней и вращающихся осей. Казалось, здесь нет ничего, что нельзя передвинуть, поднять, опустить, наклонить или повернуть на сто восемьдесят градусов. Однако, если в пневмошарнире есть разумная жизнь – а вряд ли было иначе, – она могла существовать в форме любого предмета и механизма, предназначенного для перемещения поверхностей и мобильных перегородок. Цель этого первого, поверхностного осмотра, заключалась как раз в том, чтобы выяснить, кто или что управляет маховиками, валами и вращающимися осями, шестеренками, муфтами и зубчатыми ремнями.

Вдруг заиграла музыка. Металлический звук, как из музыкальной шкатулки, раздавался, видимо, из цилиндра с дырочками, который вращался с постоянной скоростью. Когда мелодия закончилась, послышался щелчок, и зазвучала другая, будто цилиндры были поставлены в ряд, и как только замолкал один, на его место тут же перемещался следующий, а потом включалось воспроизведение. Такое не под силу ни одной пианоле.