Не знаю, почему я не испытывал к этому существу жалости и отвращения от ее мук – то ли потому, что только, что видел, как она живьем съела скорпиона, то ли потому, что я сам был охотником и сам разделываю туши животных без угрызения совести, то ли потому, что это был мой новый опыт, и я был увлечен процессом, который в будущем позволит мне охотиться на этих существ, а, может, и все вышеперечисленное являлось причиной моего спокойствия.

Убийство этого существа продолжалось несколько хортов, но, наконец, оно, все же, сдохло.

– Возьмите мой рюкзак и тащите его сюда. Покажу, как правильно разделывать гремучек, – крикнул в нашу сторону Далберт.

– А сколько ты хочешь за свои уроки? И это… у нас с собой денег нет, – ответил я.

– Нисколько, обещайте только, что до того, как доберемся до Семериона, вы каждый вечер будете проводить в моей компании и разговаривать со мной.

– О чем?

– Ни о чем… и обо всем. Я соскучился по простому общению с разумными. Долго был на охоте.

– И все?

– И все.

– Тогда можно.

Я метнулся за рюкзаком, и мы вместе с Лихтом направились к охотнику. В конце концов, он итак за нами следит, и мы ничего без его пригляда сделать не можем. А тут он будет сидеть с нами и тоже участвовать в разговорах. Глядишь, узнаем что полезное.

– Вот, – протянул я рюкзак Далберту. – Меня Сэм зовут.

– А я Лихт, – представился брат.

– Будем знакомы, – отозвался охотник и принял из моих рук свой рюкзак. Открыл его и достал что-то вроде металлического кола. Вставил его тонким, как иголка концом в одно из отверстий и скрутил сверху колпачок. Нажал на кнопку, что-то щелкнуло. Затем Далберт достал из рюкзака ручку с резьбой и вставил ее сбоку кола, после чего начал крутить. Острый конец кола стал раскрываться лепестками, расширяя отверстие.

– Этот инструмент называется распарыватель. Он необходим, чтобы разорвать очень прочную шкуру гремучки.

Шкура твари начала трескаться и потихоньку рваться.

– Самое ценное у гремучек внутри.

– А разве вы не продырявили это самое ценное, когда вбивали в нее кол? – поинтересовался Лихт.

– Нет. Я пробил ей жизненно важные органы, но при этом не задел те, что нужны для продажи.

– А кожа? Разве такая прочная кожа не ценна?

– Она бы очень дорого ценилась, если бы оставалась такой же гибкой и прочной постоянно. Но, к моему большому сожалению, через три хорта кожа загрубеет, а через круг станет каменной и легко рассыплется от сильного удара обычного молота, чтобы с ней ни делали и в чем бы ни вымачивали. Хочешь покрутить?

– Да, – загорелся я.

– Держи только осторожно. Держать надо крепко, а крутить медленно. Пробуй.

Я ухватился за металлический кол. Как ни странно, металл не был ни холодным, ни теплым. По законам физики металл должен был частично нагреться от тепла ладоней Далберта и частично остыть. Ведь он находился в рюкзаке в прохладной пещере. Странный какой-то металл. И цвета он такого же, как копье. Хотя, может, это и не металл вовсе.

Я правой рукой крутил ручку и крепко сжимал распарыватель в левой. Я помнил, что мне нельзя показывать всю свою силу и сноровку. Поэтому я все же немного шевелил колом, поскольку удержать его ровно для молодого парня достаточно сложно, учитывая, что ручка крутится довольно тяжело.

Кожа гремучки понемногу поддавалась и еле слышно трещала, разрываясь. Наконец, Далберт меня остановил:

– Хватит. Теперь крути ручку обратно о-очень аккуратно, только не переворачивай тело.

Я осторожно стал крутить ручку, и лепестки у распарывателся стали сходиться. Я крутил до тех пор, пока не стало возможным вынуть инструмент.

– Давай лучше я извлеку распарыватель, – потянулся к инструменту охотник. Я осторожно подвинулся и дождался, когда Далберт возьмется за металлический кол.