Но от меня не укрылась твоя мрачность и погруженность в себя. Тебе явно не нравилась наша поездка, и когда мы приехали, меня затошнило от ужаса. Неужели ты узнал мой секрет?

Машина затормозила у фигурных ворот кладбища.

– Выходи, – сказал ты тоном, не терпящим возражений.

Я вышла, ты тоже. Но ты был холоден и уверен в себе, а у меня от страха дрожали ноги. Как, думала я, как ты мог узнать? Впрочем, быть может, это давно было достоянием гласности, а я просто не в курсе? В то время вокруг меня постоянно мельтешили люди, задавали какие-то вопросы, пытались растормошить, фотографировали, вписывали что-то в пугающего вида блокноты с эмблемами на обложках. Не просто же так они это делали.

Ты повел меня по центральной дороге мимо могил тех, у чьих родственников было достаточно денег, чтобы выкупить землю поближе ко входу и поставить высокий памятник с красивой оградкой, положить у него немалых размеров венки и букеты. Потом мы начали сворачивать на узкие тропинки и пошли мимо пристанищ поскромнее, и хотя я понятия не имела, где нашли последний покой останки моего преступления, чем дальше мы заходили, тем хуже мне становилось.

Пытаясь ни о чем не думать, я с преувеличенным вниманием скользила взглядом по надгробиям. Чем дальше мы уходили, тем непрезентабельней они становились. Иногда из-под жесткой корки слипшегося снега выглядывал лишь каменный скол. Но порой попадались полузаброшенные и совсем оставленные трогательные памятники: там у могильной плиты замер херувим с крестом в пухлых ручках, здесь на плите притулился барашек, спустив сонную мордочку к поржавевшей табличке с именем. И хоть они выглядели оставленными, все же вызывали более проникновенные чувства, чем выхолощенные мраморные прямоугольники. Фигурка, заставляющая подняться теплоту в душе случайного прохожего, – милый знак внимания на долгие годы, тогда как цветам через совсем короткое время предстоит стать прахом. Уйдут все, кто знал тебя, и вокруг плиты образуется запустение; а могилу того малыша вечно отогревает своим каменным телом спящий барашек. Впрочем, он, наверное, тоже мертвый. Но чем мертвый барашек не пара мертвому ребенку? Живые должны думать о живых, мертвые – играть с мертвыми.

Последнюю мысль я высказала вслух. Ты оглянулся и сказал удрученно:

– Это верно, но мертвым нужна поддержка живых или почти живых… Ведь живым нужна поддержка мертвых. Многие думают об умерших и черпают силы в этих мыслях. Что встретятся там. Или что кто-то близкий наблюдает за ними. Что ради умершего они должны жить дальше. А мертвым иногда нужна помощь живых.

– У меня накопилось много вопросов к Ангелу, – сказала я. – Ведь Иисус завещал предоставить мертвым погребать своих мертвецов.

– Завещать-то завещал… – пробормотал ты.

Я невольно замедлила шаг. Мы вышли на развилку. На этом перепутье возвышался высокий памятник. Каменный ангел в два человеческих роста, если не больше, готов был распростереть крылья и опустить руку с карающим мечом. Другая его рука чуть приподнялась в предупреждающем жесте. Высеченное из белого камня лицо поражало своей красотой и суровостью. Казалось, это создание спустилось прямиком с небес. Или ненадолго покинуло свой вечный пост у Эдема, дабы вместо райского сада охранить от неугодных дальнейшие территории кладбища.

Ноги сами принесли меня к подножию памятника, прямиком под меч. Если бы ангел опустил его, снес бы мне голову, но он не стал. Может, призадумался о чем-то, а может, ему понравился мой поклон.

– Защитник! – с чувством проговорила я, выпрямляясь.

– Да. – Ты остался очень доволен моим действием – я тогда еще не знала, почему. – Теперь можем проходить, – пригласил ты, словно ангел одобрительно кивнул тебе.