– Простите… я, знаете… – Загорский смутился настолько, что не мог подобрать нужных слов.

– Ничего страшного, – сухо сказала Наташа и посторонилась.

Виктор Сергеевич, наконец, сумел справиться со смущением.

– Я хотел бы сказать, что никакого отношения ко всему этому, – он кивнул в сторону палаты, – не имею. Произошла трагическая случайность. Я лично сделаю все от меня зависящее, чтобы найти виновных.

В голосе Загорского звучала такая убежденность, что он сам поверил в собственные слова. Сейчас даже самый совершенный полиграф подтвердил бы его исключительную правдивость.

И, похоже, это произвело на Наташу должное впечатление. Неуловимо изменилось выражение ее лица, исчезли неприязнь и испуг, осталась детская обида и растерянность.

– Тогда за что?

– Это преступники, – жестко сказал Виктор Сергеевич, – лично я думаю: попытка ограбления или бытовое хулиганство.

Наташа внимательно вгляделась в лицо Загорского.

– Честно скажу, я была уверена, что все это из-за статьи. Если все не так…

– Не так. Более того, поверьте, у меня вообще нет причины хоть как-то реагировать на подобные статьи. Я вообще не знал об их существовании до этой трагедии. И мне по-настоящему обидно, что мое имя звучит в этой истории.

– Извините, – сказала Наташа, – меня совершенно не интересуют ваши личные обстоятельства.

– Не интересуют?! – с горячностью ответил Виктор Сергеевич. – А вы представьте, каково мне выслушивать фантазии и обвинения на тему, которой просто не существует! Почему вы решили, что я могу быть причастен к такому? Ах, да, я знаю – почему! В сети сообщается как данность, будто бы я связан с женщиной, возглавляющей некий фонд. И вы, разумеется, поверили, верно?

– Почему вы мне это рассказываете?

– А кому мне еще, скажите, рассказывать? Оправдываться в прессе? Выступать по телевизору? Зачем? Поэтому и говорю это вам, без камер и помпы: вопрос нападения на вашего мужа стал лично моим. Если хотите, это – дело чести.

Наташа не ожидала такого поворота. Главный злодей – ужасный и безжалостный Загорский оказался человеком искренним и даже симпатичным. Ничего не скажешь, прийти в больницу и при всех выразить сочувствие человеку, которого считают первейшим недругом – сильный поступок. Возможно, он обманывает. Возможно. Но тогда в нем умер великий актер. Нельзя так притворяться. Да и зачем? Кто она такая?

И к чему, скажите, Рудакову понадобилась эта писанина? Ему же всегда была безразлична политика. Даже не то, чтобы безразлична, просто он считал абсолютно всех персонажей, жаждущих популярности, заслуживающими только насмешки. А смеяться Рудаков умеет. Да еще как! Эта дамочка из фонда – вообще идеальная мишень. Глупая, алчная и самовлюбленная особа. Какой же курицей надо быть, чтобы за счет благотворителей закупить для себя, родимой два десятка часов от Картье! Как там было у Тёмы? «С энтузиазмом маньячки-сороки она тащила в гнездышко фитюлечки и блестяшечки». Обиделась, наверное…

Рудакову стало значительно лучше, и Наташа решила не оставаться в больнице на ночь, тем более что после визита Загорского повышенное внимание персонала было обеспечено.

Дома остался трехдневный беспорядок, на кухне – стол с банкой теплых маринованных помидорчиков, на которых уже замохнатилась бело-зеленая плесень, пустой водочной бутылкой и осклизлой тарелкой нарезанной колбасы. Этот натюрморт остался с момента, когда Наташа, услышав крик Рудакова, выскочила из квартиры. Интересно, как вообще можно было что-то услышать, квартира все-таки на седьмом этаже, а окна выходят в другую сторону?