– Да, конечно, – машинально ответил инженер.

– Возьмите вот эту бумагу и передайте ему, – Риглер протянул Маркусу отпечатанный на машинке лист, затем обратился к секретарю: – Гронич, позовите лейтенанта линкора Дриноваца, пусть он отвезет герра инженера в Корнойбург.

Секретарь выскочил из-за стола и через минуту вернулся в кабинет с адъютантом.

– Удачи, герр Штюцль! – сказал на прощание Риглер.

– Герр контр-адмирал! – поклонился инженер и в сопровождении лейтенанта линкора вышел из кабинета.

Дриновац завел стоявший в боковой улице темно-зеленый «Грэф-унд-Штифт», и инженер с адъютантом отправился в Корнойбург. Они проехали вдоль Дунайского канала, свернули в Бригиттенау, недавно застроенный красивыми новыми домами, за которыми мелькал черный силуэт огромного газгольдера, по широкому мосту пересекли лениво несущий свои воды Дунай, миновали Флоридсдорф, ощетинившийся оглоблями заводских кирпичных труб, и через четверть часа пути мимо сельских пейзажей прибыли в Корнойбург. Он оказался небольшим уютным городом со светлыми домами под черепичными крышами, на окраине которого находилась верфь, состоявшая из нескольких больших приземистых строений из кирпича, примыкавших к слепому рукаву Дуная.

У входа на верфь Маркуса встретил человек с аккуратно подстриженными усами.

– Дмитрий Мурзовский, – представился незнакомец.

– Маркус Штюцль.

Они пожали друг другу руки.

Мурзовский был родом из литовских татар. Его отец, железнодорожный инженер, родился в Петербурге, так что татарская кровь сына была уже более чем разбавлена. К тому же столичный образ жизни повлиял на характер и отобразился во внешности Мурзовского, о его татарском происхождении напоминали разве что черные волосы и карие глаза.

Штюцль передал Дмитрию бумагу из Морской секции, и тот некоторое время изучал ее.

– Ага, хорошо, – закончив чтение, проговорил Мурзовский. – Пойдемте, я вам покажу верфь.

Они двинулись мимо длинных кирпичных зданий, между которыми то и дело сновали рабочие. У берега возвышались серые корпуса еще недостроенных кораблей.

– Здесь находится одна из крупнейших верфей на Дунае, – рассказывал Дмитрий. – Больше судов строят, наверное, только в Будапеште. Естественно, мы специализируемся на речных судах. Вот в этом здании строят грузовые суда, вон в том – пассажирские, а еще дальше – военные. Сейчас мы туда зайдем. Кроме речных судов, которые ходят по Дунаю, мы производим и некоторые детали для морских судов, занимаемся узловой сборкой. Мы располагаем небольшой лабораторией, где я работаю испытателем.

– И что вы там испытываете? – поинтересовался Маркус.

– По-разному выходит. В основном – двигатели, отдельные конструктивные узлы и детали.

Они вошли в цех, где рабочие колдовали над остовом нового военного корабля, и стали спускаться по стальной винтовой лестнице вниз. Под землей оказалось не менее просторное помещение, заставленное различными судовыми устройствами и системами. Где-то работал огромный двигатель, и его грохот наполнял собой все пространство вокруг, яростно ударяя по барабанным перепонкам.

– Нравится? – перекрикивая шум, спросил Мурзовский.

Штюцль, поморщившись, попытался улыбнуться.

– Это и есть наша лаборатория, – прокричал русский инженер. Он постучал по гладкой металлической стене и коротко заметил: – Здесь двадцать сантиметров стали, оттого так громко.

Мурзовский жестом указал наверх, и два инженера снова поднялись на первый этаж здания. У Маркуса продолжало гудеть в ушах.

– И как вы здесь работаете? – удивился Штюцль.

– Сотрудникам лаборатории положены наушники, – объяснил Дмитрий. – Мне хотелось, чтобы вы почувствовали рабочую атмосферу.