Он фыркнул, но ничего не сказал. Мы двинулись дальше, но снег был таким рыхлым, что мы брели, провалившись по пояс. Неожиданно Конрад поднял руку, я скользнула за сосну, а он шагнул к другой и едва удержался – сосна росла на обрыве. Я подошла ближе и обнаружила на дне глубокого оврага перевёрнутый и измятый снегоход. Решив проявить яркость мышления, я ляпнула:

– Да-а! Кто-то куда-то не доехал, но он жив. Трупа-то нет.

– Не накаркай, – Капитан угрюмо оскалился.

Меня это расстроило, ну почему он мне всё время хамит? Хорошо, чтобы он в снег провалился, а я бы вытащила его и так небрежно сказала: «Не надо меня благодарить! Со всяким может случиться». Сзади раздалось хмыканье капитана. Эх! Опять надо мной смеётся, видно я похожа на снежную бабу. Толкнуть что ли его, чтобы и он весь извалялся?

В это время зима решила, что достаточно побаловала нас. Подул сильный ветер, ощутимый даже в лесу. Теперь не снежинки, а мелкие крупинки снега зло, как осенние мухи, кусали лицо.

Конрад поднял лицо к небу.

– Это чтобы жизнь мёдом не казалась? Вы там что, оборзели?

Мне понравилось его обращение к небесам, я так тоже иногда делаю. Я пожала его руку, а он, вцепившись в неё, потащил меня за собой. Как он нашёл дорогу просто удивительно. Перед калиткой он взял меня за плечи и повернул к себе лицом.

– Не забыла, что вас трое? Вот и ходите вместе.

– Э-э… у них же медовый месяц!

– Ничего! Это добавит им остроты в ощущениях.

Мы ввалились в холл и остановились, так как на нас уставилось двое новых незнакомых полицейских. Черноволосый коротыш с очень широкими плечами и невероятно большими ушами, в джинсах и толстом красном свитером с вывязанным смешным медведем на животе и длинный и поджарый, шатен в элегантном костюме цвета маренго и синем тонком джемпере.

– Привет, Кон, – неожиданным басом прогудел коротыш. – Судя по вашему виду, мы едва успели проскочить. Опять метёт? Кстати, мы тоже застряли.

Его отодвинул элегантный шатен и проговорил:

– Надо поговорить. Хорошо, что Вы убитую вынесли на мороз, хоть в этот раз ничему не навредили.

– Прекрати, Саша! Как можно навредить, если у неё нож в сердце торчит?

– Кон, потише! Нож, конечно, торчит, но у меня кое-что вызвало сомнения. Уточню попозже.

Конрад зыркнул на меня и елейным голосом проговорил:

– А с чего это Вы, девушка, стоите, разинув рот? Оправляйтесь в номер, и всё время находитесь рядом с друзьями. Помните, что сказал? Я не шутил.

Я не стала спорить, а быстренько помчалась в номер и застала там Боба и Гусёну, полностью экипированных для моих поисков.

– Ты что делаешь?! – завыла, как бензопила Гусёна. – На улице метель, а ты гулять пошла?!

– Успокойся, я жива, – остановила её я, лихорадочно сдирая с себя верхнюю одежду. – Боб надо подслушать, что обнаружили приезжие специалисты.

Боб кивнул и, содрав комбинезон для лыж, метнулся к рюкзаку, потом, похватав какие-то коричневые усатые кубики, унёсся в коридор.

– Гусёна только не кричи! Посмотри у меня там, на голове, большая шишка?

За что я люблю моих друзей, так это за то, что они сначала действуют, а только потом кричат на меня. Когда однажды меня понесло поздно вечером выносить мусор (мы выдули три бутылки шампанского, и они уже не помещались в ведро), то у мусорника меня зажал здоровенный ротвейлер. Гусёна осознав, что я слишком долго выношу ведро, схватила скалку, а Боб, так и не выпустив бутерброда из руки, схватил вилку. Они в таком виде понеслись на улицу. Обнаружив рычащего ротвейлера и меня, рассказывающей ему, почему надо вынести мусор именно сейчас, Гусёна спросила:

– Бить?

Я возопила: