Я:

– Вариант заткнуться у тебя тоже был.

Он жмет плечами. Я слушаю, как дождь стучит по крыше заправки. Изучаю клетчатую доску. Кажется, некоторые шашки не на тех местах. Я возмущаюсь:

– Ах ты мухлевщик.

Потом:

– Это не Пессоа, это По говорил про превосходство шашек над шахматами, над их «мнимой изощренностью»[5].

Ньецленд смотрит на меня из-под своей шевелюры пуделя и пожимает плечами:

– Да без разницы.

Хотел бы я быть Бодрийяром. Быть выше всего этого. Но, от раздражения, я опрокидываю клетчатую доску.

Будучи мировым перекрестком (поляризующим, централизующим общество, точнее его эссенцию: общество машин и подвергшихся лобавтомобии существ), моя бензоколонка в то же время находится нигде. Зажатая между окружной трассой, гостиницей «Маяк» и подлежащей сносу панелькой, напротив склада «Горизонт», пустыря и старого заброшенного домишки, заправка – как космический корабль, упавший на чужую землю, чужую территорию, населенную чуждыми ему тварями.

Яркий представитель тварей – мой босс – подъезжает к заправке. В душе он бизнесмен: держит несколько заправок по объездной, а также пару прачечных. Я в его империи – расходный материал. Время от времени он заглядывает проверить счета, заявки, жалобы. Сегодня он, видно, не в духе. Может, цены на бензин упали. Или жена доконала.

Он подходит и вдруг выпрямляется, глядит на меня, мрачный как ночь. Обводит (неопределенным круговым жестом) стену с двадцатью шестью фотографиями американских бензоколонок, сделанных разными фотохудожниками и исследователями (информация о них – на цветных стикерах рядом), и спрашивает:

– Могу я узнать, что это?

Его рука останавливается на особенном снимке: это Ричард Лонгстрет, заправка на трассе 66, Маклин, Техас, где-то 1970-е, – на навесе красно-белая надпись:

BULL HORNS GAS 2 GIFT SHOP[6]

Я загораюсь:

– А, у вас глаз наметан, это лучший снимок, заправка на трассе 66 в Штатах. Здесь есть все: и мощь, и тщета, и поэзия, и вечность, и зов пустыни, и хрупкая красота желания…

Он орет:

– Вам тут не галерея Леруа Мерлен! Снимайте это сейчас же.

Я недоумеваю, при чем тут Леруа Мерлен. Мучаюсь загадкой этой связи. И скрепя сердце исполняю приказ.

Пока я снимаю фотографии, балансируя на шаткой табуретке, молодая азиатка паркует свой велосипед перед окном заправки. Вот она, минута благодати. Моя еженедельная дальневосточная эпифания. Эта девушка – мираж. Возможно, из другой галактики. Каждый вторник, всегда в один и тот же час, в шесть вечера, неизменно на каблуках, в колготках (черных или телесного цвета) и горошистой юбке (подчеркивающей ее красоту и невинность), она покупает пачку чипсов с луком и уходит. Я, не шевелясь, смотрю, как она входит в магазин. Задерживаю дыхание. Все сжимается, замирает. Время. Заправка. Пространство. Сердце.

Кто она? Какая она? Легкая или глубокая? Абстрактная или конкретная? Китаянка или кореянка? Видение или откровение? Хочет ли переспать со мной? Я хочу знать о ней все.

Я спускаюсь со своего пьедестала. Она платит и уезжает на велосипеде, не сказав ни слова. Я смотрю, как она крутит педали. Она едет в сторону Парижа и скрывается за старым заброшенным домом, рядом с развязкой и складом «Горизонт», чья неоновая вывеска озаряет все балтийской синью.

Я выхожу на минутку проветриться, вдохнуть ее флюиды, еще витающие в бензиновом воздухе.

Чтобы быть бензоколонщиком, нужно иметь права (80 % объявлений этого требуют) и любить запах бензина (100 % объявлений об этом забывают).

Я люблю его, этот невыводимый аромат, упрямый дурман, липкий, въедливый, кисло-сладко-горький запах, который проникает во все и повсюду.