– Это сложный вопрос, Адер, – добавил Пейн, поднимая ладони вверх, словно пытаясь ее умилостивить. – Тонкий вопрос.

– Я понимаю, что он сложный, – парировала она, – но сложность не может служить оправданием бездействию. Суд над Уинианом, который состоится в ближайшие недели, может дать нам в руки предлог для того, чтобы распустить их ополчение.

Большинство имперских историков считали, что это был мудрый шаг – позволить провинциям иметь собственные маленькие армии. Такие армии давали выход местечковой гордости, не представляя серьезной угрозы для единства империи. Те же самые историки, однако, придерживались совсем другого мнения относительно эдикта Сантуна III, дозволявшего формирование военных орденов по религиозному принципу. «Неблагоразумное и опрометчивое решение», – писал на этот счет Алфер. Гефен шел еще дальше, заявляя, что эдикт был «полностью лишен здравого смысла и исторической прозорливости». «Это было просто-напросто глупо», – присовокуплял Йеррик Старший. Раалтанцы никогда бы не стали объединять свои силы с сай-итами на политической основе, однако в обеих атрепиях можно было найти поклонников Хекета и Мешкента, Эйе и Интарры. Судя по всему, Сантуну никогда не приходило в голову, что эти граждане могут запросто объединить свои силы на почве религии и тем самым создать силу, соперничающую с мощью Нетесаного трона. Как ни удивительно, худшего до сих пор не произошло – большинство религиозных орденов и в самом деле довольствовались небольшими вооруженными отрядами, используя их лишь для охраны своих храмов и алтарей.

Однако Уиниан IV, Верховный жрец Интарры, постепенно наращивал свои силы на протяжении уже более десяти лет. Было сложно дать точную оценку числа его приверженцев, однако Адер полагала, что они исчислялись десятками тысяч человек на двух континентах. Что еще хуже, Интарра была богиней-покровительницей линии самих Малкенианов – императорской династии с сияющими глазами, претендовавшей на законность именно ввиду ее божественной милости. Растущее влияние храма Интарры и ее Верховного жреца могло лишь подорвать доверие к трону. Не нужно было далеко идти, чтобы найти причины, по которым Уиниан мог пожелать убить императора.

Сыны Пламени были одеты не менее аккуратно, чем аннурские легионеры, и так же, как они, отказались от военной пышности ради надежного вооружения и доспехов. Первый отряд был вооружен небольшими арбалетами; за ним двигался лес коротких копий, тупые концы которых слаженно ударяли в землю в такт марширующему войску. И так же, как и над аннурскими легионами, над этим войском реял штандарт с изображением солнца, однако в отличие от символа имперских войск, это было не восходящее солнце, а полная сияющая сфера во всем своем блеске.

Лишь когда иссяк длинный поток военного великолепия, показались носилки с телом Санлитуна. Двенадцать эдолийцев несли их на своих плечах – те же самые двенадцать человек, которым было поручено охранять императора в тот день, когда Уиниан вонзил клинок в его спину. Когда они приблизились, Адер смогла разглядеть аккуратные повязки, которыми заканчивалось правое запястье каждого из гвардейцев: Мисийя Ут, Первый Щит эдолийской гвардии после смерти Кренчана Шо, лично отрубил им кисти рук. «Зачем вам мечи, если ни один из вас не сумел защитить императора?» – сказал он им, рыча от гнева, прорывавшегося сквозь слова.

Адер знала каждого из двенадцати: даже самый молодой из них служил в Рассветном дворце уже больше пяти лет. При виде их ее сердце наполнилось гневом и печалью. Они не исполнили свой долг, и из-за этой оплошности ее отец был мертв. И тем не менее ее отец сам приказал им остаться, когда входил в храм. Сложно защищать человека, который отказывается от защиты.