Лишь на вторые сутки бешеной скачки, я решился на ужин и ночлег в маленьком придорожном трактире. Людей было немного: три ремесленника, два торговца и несколько крестьян из ближних деревень. Я сидел за столиком в ожидании еды, опустив голову на грудь. Меня клонило в сон, мысли путались, и оттого я не сразу уловил движение в помещении. Я открыл глаза. Торговцы приближались ко мне, обнажив клинки, а ремесленники встали из-за стола и злобно ухмылялись. Не медля ни секунды, я вскочил на стол, выхватив при этом из ножен меч. Ремесленники кинулись ко мне, размахивая длинными кинжалами. Первый торговец упал с диким криком – он тоже попытался влезть на стол, но я успел отрубить ему обе руки. Но второй был уже рядом со мной и атаковал серией коротких выпадов, а сзади него выжидали подходящего для удара момента ремесленники. Один из них, слишком горячий, рванулся вперед, занеся кинжал, но я, отразив очередной удар торговца, продолжил движение своего меча, и тот, встретив на пути шею незадачливого убийцы, не задержался на ней, описав тем самым большую дугу. Затем, словно молния, я упал под ноги торговцу, и тот рухнул на пол. Пока он взбирался на стол, я оставил ремесленников без рук и они катались по деревянному настилу, заливая его кровью. Через несколько минут борьбы мне удалось отсечь торговцу часть тела от левого плеча до правой подмышки. Добив раненых, я оглядел помещение. Никого больше не было внутри трактира, кроме истерически рыдающей служанки и спокойно попивающих пиво крестьян. Тогда я осмотрел свое изможденное тело. О бое свидетельствовал неглубокий порез на левой щеке, тяжелое дыхание и мокрая от пота одежда.

Я поужинал и закурил. Я не мог понять, куда делись из замка мои слуги, как так быстро, по словам Ирвинга, оправились монстры из болот. Но еще больше меня выбивало из колеи то, что король благоволил Ирвингу, а я был в опале. Такая перемена, произошедшая с королем всего за какой-то год моего отсутствия, если учесть тот факт, что расстались мы со Сквортом как большие друзья, была непонятна мне. Я курил и обдумывал сложившуюся ситуацию, пытаясь проникнуть вглубь всего этого, докопаться до причин происходящего, когда в трактир вошли пятеро гвардейцев. Они пристально разглядывали посетителей, а затем, остановив свои взгляды на мне, направились в мою сторону. Я не стал ждать, когда они подойдут, а резко вскочил и, разбив окно, выпрыгнул во двор. Мой конь, быстрее, быстрее отсюда, как можно быстрее, как можно дальше!

Конь еле держался, но нес меня вперед, повинуясь моей воле, а не своей. Они настигали меня. Я слышал громкое гиканье врагов за своей спиной. Я боялся, что вот-вот они догонят меня. Я свернул в лес, ветки хлестали меня по лицу и телу, одежда рвалась, но я не обращал на боль внимания. Конь упал. Кое как выбравшись из-под него, весь в крови, я побежал, слегка прихрамывая. Я уверен, что любой другой человек не вынес бы такой погони, но я, закаленный в жестоких боях, был вынослив, как мул, хоть и не обладал уже Силой. Я ловко маневрировал между черными стволами деревьев, которые, казалось, были заодно с преследователями. Я забыл о боли, забыл об усталости, мой мозг обращал внимание только на эти стволы, стеной вырастающие передо мной. Можно было подумать, что кто-то раз за разом натягивает сеть между землей и небом, стараясь, чтобы я в нее попался. Шум погони стих, а я все бежал и бежал. Моей задачей, моим желанием было уйти как можно дальше от королевских воинов, и я делал для этого все возможное и невозможное. Сумасшедший бег уже не зависел от моего разума, он был отображением моей сущности. Он поглотил все мысли, всю душу, всю плоть. Ничего больше не было, кроме свиста ветра, ужасных деревьев, бесконечно возникающих передо мной, и бега, которым был я, бега, который был мной.