На ночлег мы остановились в небольшой деревеньке, расположенной примерно на половине пути от замка к столице Бермандии. Мы продвигались вглубь страны очень быстро, так как нам не надо было прятаться и бояться. Я невольно вспомнил те страшные три дня, потребовавшиеся мне, чтобы добраться от замка до Акресса, и меня передернуло. После ужина я лег на жесткую деревянную лавку и долго ворочался, пока сон не накрыл мой разум своим крылом. Мне снились лица убитых мной в те три дня людей. Они кружились вокруг меня в диком танце, и от них веяло мертвечиной и лютым холодом. Потом мне снилось, что я снова иду по коридорам Черного Дворца к его сердцу – Тронному Залу, и мое отражение следует за мной, легко преодолевая толщу черного хрусталя. Сновидение в точности повторяло приснившееся мне на земляничной поляне. Но когда я проснулся, весь в поту и снова дрожащий от страха, то уже знал, что вызвало такую реакцию: в тот миг, когда я вошел в зал и увидел свою мать, мое отражение отделилось от стены и занесло надо мной меч.

Утром мы помчались дальше. Врываясь в маленькие городки, сменявшие постепенно деревни, мы вырезали гарнизоны, оставленные для их охраны, и опять неслись вперед.

Поздно ночью мы вошли в Акресс.

Я пронзил мечом очередного нападающего. Мы теснили королевских гвардейцев, не пожелавших сдать дворец без боя. Еще один, сраженный мной, рухнул нам под ноги. Реки крови струились по вымощенным мраморными плитками полам коридоров, ковры в комнатах пропитались до предела этой красной липкой жидкостью, и сапоги то скользили, словно я шел по льду, то увязали, словно я попал в маленькое болотце. Мы обрывали тяжелые пыльные шторы, сдирали со стен богатую драпировку, переворачивали диваны с резными ножками, опрокидывали кровати с парчовыми и шелковыми балдахинами, рубили топорами старинные шкафы и комоды, протыкали мечами красиво отделанные серебром деревянные сундуки. Ни один враг не должен был улизнуть от мести, и мы не пропустили ни одного места, где он мог прятаться. Освещая чадящими факелами темные ниши, мы выкуривали укрывающихся в них придворных и гвардейцев, которые умирали стоя на коленях и прося пощады. Но пощады не было никому. Мои воины, заразившиеся моей злостью, моей яростью, беспощадно убивали церемониймейстеров, фрейлин, лакеев, пажей. Словно вихрь, мы врывались в обеденные залы, спальные покои, рабочие кабинеты, круша все и вся. Как бешеная орда мы неслись по дворцу, сметая все на своем пути. Повсюду валялись трупы, обои были забрызганы мозгами и кровью, а мы, спотыкаясь об отрубленные головы, руки и ноги, переступая через кишки, через бьющиеся еще сердца, шли дальше. Мы гнали перед собой жалкие остатки отрядов королевской стражи. Дико крича, умирали солдаты Скворта, а мы бежали вперед, размахивая мечами и рыча от пьянящего запаха крови, повсюду витавшего во дворце. Если гвардейцам удавалось забаррикадировать какой-нибудь проход и занять оборону, мы, не останавливаясь ни на мгновение, словно смерч, в считанные секунды перелетали через баррикады и, буквально на куски разрывали несчастных воинов. От нас веяло смертью, мы обдавали своим дыханием все, что окружало нас, не обращая внимания на то, как роскошные и помпезные помещения дворца превращались в отвратительную помойку, грязную бойню. Мы уже не были простыми воинами, мы были берсерками. В кровавых сполохах факельных огней я видел ненависть на лицах своих соратников, некоторые были разъярены до такой степени, что на губах у них выступила пена. Одни сносили головы бермандским солдатам, заходясь в страшном хохоте, другие – оскалив зубы в злобной ухмылке, третьи – лишь нахмурив брови. Действительно, они переняли у меня жажду мести, мою ненависть. Они, как и я, выбросили из своих сердец жалость. Они шли за мной, и мы гнали перед собой трусливых бермандских псов, очищая коридор за коридором, комнату за комнатой. Их мертвые тела устилали пройденные нами этажи.