20

Кора слабела с каждым днем – угасала. Помногу спала, проснувшись, не узнавала – всматривалась в лицо, совмещая то, что видит, с тем, что помнит. По имени называла с заминкой. Часами молчала, судорожно прижимая к груди, укачивая как ребенка, потертую деревянную рамку с нечетким снимком смеющейся девочки. Равнодушно выслушивала, на вопросы не отвечала, уклонялась от прямого взгляда, но исподтишка, он замечал, послеживала за ним – играла в давно забытую детскую игру в прятки, которую так любила маленькая Тея.

С некоторых пор с самым серьезным видом спрашивала всякого, кто оказывался поблизости, стоит ли ей надеяться, что когда-нибудь, в будущем, произойдет чудо, они вернутся на Землю, и она увидит свою дочку. Ей терпеливо объясняли, что возвращение невозможно. Она не понимала или делала вид, что не понимает, а минуту спустя, повторяла тот же вопрос и уже не ждала ответа.

Первое время она повадилась в обсерваторию, просиживала там днями. Ее угнетало, что голубой диск Земли неумолимо уменьшается, превращаясь сначала в самую яркую звезду на черном бездонном небе, затем постепенно гаснет, становясь едва различимой пылинкой среди множества нестерпимо ярких звезд, теряется, и, наконец, исчезает, ничего по себе не оставив. Ее охватывала тоска, она заговаривалась, впадала в беспамятство, или яростно раздражалась, когда он неловко пытался ее успокоить, оживить напоминанием о прежней счастливой жизни.

В редкие минуты просветления его одного упрямо винила она во всех бедах, постигших ее семью. Измученная невесомостью, она наотрез, до истерик отказывалась от сеансов искусственной гравитации в малом барабане в носовой части Большого корабля, предназначенном для отдыха экипажа. Категорически не желала видеть незнакомых людей. Старенькая Адель и робот Р2 ограничивали круг ее общения. Вместе им было хорошо. Кора на глазах оживала, ее речь свободно лилась, было видно, что ей нравится говорить и говорить. Их беседы длились часами. И никому из них не являлось желание прервать неиссякающий поток слов об одном и том же. Что они обсуждали, он не знал. При его появлении они разом, как по команде, смолкали.

Здоровье Коры стремительно приближалось к ожидаемому концу. Он велел созвать консилиум. Результат был краток и однозначен: ни малейших надежд, он должен готовиться к самому худшему.

Вернувшись к себе, он вошел к Коре. Комнату слабо освещал голубоватый свет ночника. Подошел к кровати, склонился к лицу жены, темнеющему на подушке, прислушался. Дыхания не было слышно. Коснулся губами ее виска – кожа была ледяной. «Она умерла, – подумал он совершенно спокойно и ощутил озноб, охвативший тело. – Я остался один – окончательно. Сначала меня покинула Тея. Теперь ушла Кора. Скоро – следом – уйду я».

«И это правильно», – неожиданно согласился он.

Он постучал в стенку – там была Адель. Послышались шаркающие шаги, старуха возникла в проеме двери.

– Господин, ну, почему вы шумите, – проговорила она с укором. – Кора приняла таблетку от бессонницы, просила не беспокоить.

– Адель, Кора не спит, – вышептал он. – Ее больше нет с нами. Моей Коры нет. Понимаешь? Она покинула нас – умерла.

– Можно, я включу свет? – засуетилась Адель.

– Включай, – разрешил он.

Она принялась шарить рукой по стене в поисках тумблера. Он не выдержал, раздраженно прикрикнул:

– Ну что же ты?

Вспыхнул свет.

– Я еще подумала, хорошо ли так долго спать, – суетливым шепотом выговорила Адель.

Но не удержалась, вскрикнула, тонко завыла, затряслась в рыданиях.

– Не горюй, Адель, скоро мы все умрем, – успокоил ее Правитель. – Я тебе обещаю. Веришь?