Данькин интерес к Светловой не остался тайной для девочек. Но все делали вид, что ничего такого не замечают и не видят. Только этот «Заговор Света» вызывал почти у всех девчонок второго отряда частые приступы неконтролируемого дурацкого смеха, а некоторые из них даже краснели щеками, ушами или веснушками. Была изучена со всех сторон его манера отвечать неопределенно: «Да нет», и за глаза, а спустя некоторое время и в глаза стали называть его «корнет Данет», намекая гусарским званием корнета на его романтическое настроение, а словом «Данет» высмеивали его нерешительность. Данька, конечно же, был поглощен своими мыслями и относил все эти насмешки на счет их глупости. Он делал вид, что с Женькой Светловой они просто товарищи по отряду и для него в ней нет ничего особенного и такого, чего бы не было в остальных девочках. Уже пролетела первая треть смены, но он так и не пригласил ее ни разу на «Белладонну».

И наконец в один прекрасный вечер после теплого вечернего дождичка то ли звезды так встали на ясном июльском небе, то ли напряжение в Великой Пустоте достигло апогея, то ли самой Светловой что-то наконец «показалось». Только когда в этот раз Саша-радист объявлял белый танец, Светлова встала со своего места на лавочке напротив, где она всегда садилась с подружками, а Данька почему-то думал, что он подальше от нее и незаметен, прошла через всю танцплощадку, и подошла прямо к нему, и… Протянула руку! К нему!!!

В этот самый момент, пока она грациозно шла через всю, как ему казалось, пустую, огромную как Вселенная, танцплощадку, словно плывя в космическом пространстве… с ним что-то случилось. Сердце бешено колотилось. Ему показалось, что все, абсолютно все, смотрят на него, и эти взгляды сжигают его заживо. Он на секунду замер в оцепенении, как будто раскрыта его страшная тайна и сейчас его будут судить. И казнят.

«Нужно бежать!» – стрельнуло в голове, и, ни на кого не глядя, Данька вскочил и ломанулся прямо через кусты, бегом в темноту, по направлению к корпусу второго отряда. Очнулся он уже у двери спальной палаты мальчиков, и первая мысль его была: «Что теперь будет?» Но думать об этом уже было слишком невыносимо. Он быстро разделся и лег в постель, укрывшись с головой. Минут через пять за ним в палату вбежал Пашка, а следом вожатая Людочка.

– Дань, Данила, – позвал тихо Пашка, потрогав Даньку за плечо.

– Кораблев, ты уже спишь? – спросила Людочка.

– Спит, – твердо ответил Пашка.

И они вышли из палаты.

«Что же будет завтра? – с ужасом думал Данька. – Бл-и-и-ин, вот дурак, ду-урак, блин!»

Он не слышал смеха за спиной, не видел ни одного косого взгляда. Это все он сам себе накручивал, надумывал.

Он притворился спящим и боялся, что сейчас войдут пацаны и будут его обсуждать, издеваться над ним. Но когда все вернулись, то стали привычно готовиться к отбою, никто на него не обратил никакого внимания.

На самом деле в лагере никто никогда не запрещал уходить с танцплощадки, и мальчишки и девчонки ходили туда-сюда и даже бегали иногда вокруг деревянной, дощатой эстрады и даже забегали к Саше-радисту в рубку, чем постоянно его злили. Музыка звучала достаточно громко, так, что действительно приходилось иногда кричать, чтобы тебя услышал сосед по лавочке, особенно если вы сидели рядом с колонками. Все, кто были в тот момент на площадке, были заняты самим действом, то есть танцевали, и свидетелей панического бегства Даньки было всего несколько человек. Друг Пашка, который сидел рядом с ним, на лавочке, Светлова Женька, которая не поняла, что произошло, пара ее подруг из нового заезда и вожатая Людочка, которая решила, что у него понос. И еще один человек – Ларка, которая танцевала белый танец с какой-то девчонкой, тоже из первого отряда, тоже некрасивой, и случайно увидела эту сцену.