Наконец время потекло для меня снова, потому что я услышал звук. Не то звон натянутой басовой струны какого-то неведомого инструмента, не то гул подземной реки, не то дальние раскаты грома. На самом-то деле, это низкое, бархатистое гудение, от которого по телу разливалось тепло, а губы невольно складывались в улыбку, не было похоже вообще ни на что – это я так, по привычке пытаюсь описать нечто невыразимое, сравнивая его со знакомыми вещами – и совершенно зря.

Звук постепенно нарастал, а я возвращался к жизни, со всеми вытекающими последствиями. Сперва мне стало страшно, потом – очень страшно, еще немного погодя я чуть дуба не дал от ужаса; наконец, исчерпал свои возможности в этой области и внезапно успокоился. Понял вдруг, что умираю от любопытства: что там, снаружи, происходит? Но наказ Короля соблюдал свято, глаз не открывал, даже не думал о такой возможности. Зато прислушивался внимательно: уши-то мне никто не велел затыкать. Возможно, по недосмотру, но об ушах речи точно не шло.

Собственно, «прислушивался» – не слишком меткое определение. Неведомый звук был настолько сильнее меня, что мои намерения не имели никакого значения. Я вполне мог бы попытаться сопротивляться, не слушать, не обращать внимания – результат вышел бы ровно тот же.

Вместе с бодростью ко мне вернулось и желание устроиться поудобнее. Вытянуть ноги, конечно, было совершенно нереально, но хоть немного выпрямить спину и расправить плечи – пожалуй. Я кое-как переменил позу. Теперь голова моя была запрокинута, зато спина опиралась на земляную стену, а колени немного отдалились от подбородка – совсем чуть-чуть, но в тот момент и это казалось невиданным облегчением. Несколько секунд я наслаждался обретенным комфортом, но потом…

Ох.

Веки мои вдруг стали прозрачными, и я увидел небо – не дневное, не ночное, даже не сияющие перламутровые небеса Темной Стороны Мира, где я с недавних пор чувствовал себя как дома, а изумрудно-зеленую твердь, расколотую в нескольких местах. Сквозь щели пробивался ослепительный оранжевый свет – можно было подумать, что небо горит с изнанки. Сказать, что я испугался – значит не сказать ничего. Первым мои инстинктивным движением была попытка закрыть внезапно прозревшие глаза руками. Я сумел справиться с этой задачей, поднести к лицу затекшие верхние конечности – и все это лишь для того, чтобы обнаружить: ладони мои стали такими же прозрачными, как веки, а значит, придется смотреть, как ширятся огненные разломы, как сморщивается зеленая мякоть небес, а на новом оранжевом фоне одна за другой вспыхивают угольно-черные звезды.

А потом я увидел Короля. Он стоял в нескольких метрах от моей ямы, голый и простоволосый. Тело его казалось стеклянной игрушкой: оно стало прозрачным и блестящим, так что когда Гуриг сделал шаг, я вздрогнул, испугавшись, что он сейчас разобьется, разлетится на тысячи мельчайших осколков, и я ничего не смогу сделать, потому что и сам такой же: прозрачный, стеклянный, хрупкий, ненадежно упакованный экземпляр.

Король, впрочем, не разбился, а спокойно потопал дальше. Я перевел дыхание. Значит, и мои прозрачные руки прочнее, чем кажется, следовательно, пока живем. Может и переживем еще это инфернальное приключение, чем черт не шутит.

Гуриг тем временем остановился, воздел руки к небу и замер, прекрасный, нелепый и неподвижный, как ледяная статуя. Время снова остановилось для нас обоих: ничего не происходило, да и мы сами, кажется, тоже не происходили – разве только мерещились помаленьку, причем оба – мне.

Когда я понял, что увяз в этой бессмысленной разноцветной вечности, как мошка в смоляном сиропе, и даже отчасти смирился с таким положением дел – некоторые вон, говорят, после смерти в котлах варятся, а иных Люцифер, как резинку, жует, и ничего – мир снова стал меняться. Приходить в божеский вид, так сказать. Сперва поблекло огненное небо, потом стало светло, хоть и тускло – как в очень пасмурный день, а древесные стволы обрели былую плотность. Наконец мои ладони и веки утратили прозрачность, и я тут же воспользовался возможностью хоть как-то спрятаться от взбесившейся реальности: зажмурился еще крепче, да еще и лицо в колени уткнул. Страусиный подход к решению проблемы, не спорю. Но мне здорово полегчало.