Когда харап ушёл, Иринефер вышла во двор и заплакала. Дочь обняла её и начала успокаивать.

– Где же нам ему каждый день по гусю брать, а? – запричитала Иринефер. – Отец болен, нам сейчас столько не заработать…

– Да ну его! – возмутился Шере. – Гуся ему… пусть жрёт, что дадим!

Иринефер посмотрела на него и улыбнулась сквозь слёзы.

– Хорошо бы, сынок… Но он ведь тогда и лечить будет кое-как. Умрёт отец-то. Мертвячья болезнь страшная, год духи силы сосут, потом убивают.

– А как их, духов, прогнать-то?

– Вот он и знает… Придётся откуда-то ему гусей таскать. О боги, хоть воруй иди… – снова заплакала Иринефер.

Тут из дома, шатаясь, вышел отец. Лицо у него покрылось красными пятнами, глаза блестели.

– Папирус дай… – с трудом выдохнул он и сел на землю возле низкого столика. – И всё для письма…

Кафи метнулась в дом выполнить просьбу отца. Почти тут же она вернулась, вывалив на столик всё перечисленное.

– Письмо писать буду… – Саф посмотрел на Иринефер. – Ему…

Та понимающе кивнула головой, а Шере немедленно спросил у Ка – кому отец собрался писать? «Мертвяку Хамеруту, – ответил Ка. – Чтобы не мучил болезнями…»

Саф писал долго. От слабости из рук у него всё валилось, он часто останавливался, заваливался на бок, потом снова выпрямлялся и продолжал писать. Наконец, когда солнечная ладья Ра уже нависла над горизонтом за рекой, он с трудом поднялся и протянул исписанный папирус жене:

– Письма усопшим относят в их гробницы… – тихо сказал он. – Но у того нет гробницы, отнеси на мою…

С этими словами Саф медленно зашёл в дом. Вскоре раздался скрип лесенки, по которой он взбирался на своё ложе.

К утру у него начались сильные судороги. Харап, пришедший к завтраку, где его уже ждал зажаренный гусь, насыпал в глиняную вазу порошок бурого цвета и объяснил как разводить.

– Это чтобы тело не крючило, – пояснил он. – Но придётся дополнительные хекау читать… Лекарство без магии не поможет.

Наевшись, харап прилёг под отцовским сикомором и задремал. Поднявшись через какое-то время, он отправился к отцу читать хекау и оставался у него довольно долго. Иринефер, зашедшая, чтобы спросить, не нужна ли какая-то помощь, обнаружила, что харап рассовывает по своим котомкам амулеты, снятые с Сафа:

– Зачем это? – опешила Иринефер.

Хабау злобно глянул на неё исподлобья и прошипел:

– Не лезь не в своё дело, женщина. И не заходи сюда, когда я занимаюсь лечением.

Немного помолчав, он сказал уже мягче:

– Вредные эти амулеты, демонами они заговорены. Силы сосут из твоего мужа…

– Эти амулеты… – начала было Иринефер, но увидев сердитое лицо харапа, промолчала.

Затем харап пошёл во двор и собрался было уходить, но Иринефер догнала его.

Шере не слышал, о чём она говорила, но понимал, что мать просит заменить гуся на завтрак чем-то подешевле. Харап сморщился от неудовольствия, но, поскольку хозяйство было явно небогатым, в конце концов, кивнул головой и ушёл. С лица Иринефер впервые за два дня исчезли морщинки озабоченности.

– Слава кемтским богам, – сказала она облегчённо. – Согласился через день есть рыбу… Но зачем же он снял амулеты? Ведь это Ренф-Анх дал их ему…

– Похоже, от них больше вреда, чем пользы, – откликнулся Хеси. – Харапу виднее!

– Да, но… ведь Ренф-Анх был очень сильным харапом. Если бы он был здесь, он бы сразу вылечил Сафа…

– Это нам неизвестно, – сказал Хеси.

Средство, которое дал харап, в сочетании с его заговорами, помогло. Через несколько дней судороги у Сафа прекратились. Иринефер решила, что, видимо, Хабау делает всё правильно и успокоилась.

Как раз в этот день Шере заметил за оградой Эй-Нефер, которая явно поджидала его. Иринефер, увидев её, нахмурилась: