Иосиф, сбитый с толку, немного помолчал и сказал:

– Так на что ты намекаешь?

– Не знаю, есть ли у вас в планах свадьба, но все же. Либо я тебя выгоняю из клуба и тогда ты можешь жениться на матери, либо ты остаешься с нами и даже можешь встречаться с ней, но не афишировать это, а уж тем более – не переезжать к ней. Выбирай.

Поэт замолчал. Он думал, размышлял. «По сути, мы с ней о браке не говорили, так что можем и без него прожить. Что мы потеряем? Ее наследство мне не нужно, любить можно и без брака. С жильем так же, ничего страшного. А клуб? Мне хочется и быть с ней, и состоять в клубе. Не то чтобы он мне прям дорог, но и уходить раньше времени не хочется. Ничего, пожениться и так успеем. А если нет?.. Ну и черт с ним!»

Вот только не хотел Иосиф признаваться себе, что на самом деле боится брака. Надо сначала отучиться, обосноваться, а потом уже и свадьбу играть.

– Ну? – сказал Ульрих.

– Я согласен.

Он улыбнулся.

– Хорошо, только это строго между нами.

Они пожали друг другу руки и вернулись в помещение. Жозефина, которая за все время даже не притронулась к чаю, облегченно вздохнула и выпила полчашки, а Йозеф поднял бровь: мол, неужто целехонький? Однако Иосиф не обратил на него внимания и с улыбкой слушал торжественный тост Ульриха в честь первого дня рождения клуба.

Прошло две недели, и, по словам Иосифа Яффе, он уже окончательно стал своим в клубе для молодых писателей. Йозеф заметил в арендаторе перемену: исчезла та чопорность и педантичность, однако ныть по поводу бритв на одной полке поэт не перестал, зато делал это через раз. Времени на такие мелочи теперь уходило меньше: с понедельника по пятницу учеба допоздна, а по выходным – клуб. Репутацию поэт заработал хорошую; с Ульрихом он общался даже если и не так дружелюбно, как при первой встрече, то хотя бы без неприязни. Друзей особо не прибавилось, Иосиф общался с другими творческими личностями просто и непринужденно, без привязанности. Вот только не все гладко: на третьей неделе произошла стычка с одним человеком.

Как-то раз Иосиф вернулся на полчаса позже обычного. Йозеф сидел на этот раз не один, а возле бородатого мужчины, который толще и старше его в два-три раза, одетого в клетчатую рубашку и комбинезон сверху. Собеседник постоянно улыбался, обнажая выбитый сбоку зуб. Приятели обнимались, икали и пили пиво; на полу лежало пять пустых бутылок. При виде арендатора Йозеф улыбнулся и поманил его пальцем.

– Эй, иди сюда! Давай выпей с нами. Знакомься, Фундук.

– Здоров-с, князь! – со свистом прогремел гость и сам же расхохотался; его смех напоминал камнепад.

Иосиф нахмурился и потоптался на месте. Он не без отвращения смотрел на ковер, весь в свежих пятнах от пива, и вдыхал характерный запах.

– Здравствуйте. Нет, я пошел в свою комнату.

– Э, погоди. – Йозеф поставил бутылку и подошел к нему, приобнял за плечи. – А чего ты такой печальный?

Иосиф махнул рукой.

– Да так, неважно.

– Признавайся. Мы с Фундуком их быстренько…

Йозеф показал кулак, друг закивал.

Поэт понял: от них так просто не избавишься, так что вздохнул и уселся на диван.

– Впервые в жизни меня обвинили во лжи – это самое скверное оскорбление для любого писателя!

– В какой лжи? – сказал Йозеф.

– В обычной. Я прочитал стихотворение о рабочих, а одна особа назвала его лживым и слишком вычурным.

– Соизвольте-с прочитать-с, – сказал Фундук.

– Ну ладно. Он называется «Обращение к капиталистам». Слушайте:

Рабочий класс не любит вас,

Рабочий класс не должен вас

Кормить.

Мы работаем на вас,

А вы нам: «За НРП!»

Но я скажу лишь так: