Табуретка все-таки вырвалась из-под ног, и он повис в петле, захрипев и забившись от боли и ужаса, цепляясь за шею, давясь слезами и хриплым криком и судорожно пытаясь найти опору, но не находя ее. Мелькнула мысль о том, что рыжая дрянь все-таки победила, но тут веревка, много-много лет пролежавшая в чулане и успевшая подгнить, подвела мачеху и оборвалась. Саша рухнул на землю и, жадно глотая воздух, понял, что еще повоюет.

– Ах ты ублюдок!

Сияющая сковородка мачехи – она предпочитала готовить еду самостоятельно, без использования кухонных роботов и нанофабрикатов – ударила Сашу по лицу. Нос противно хрустнул, а мачеха ударила еще и еще. Скрывать свое разочарование она не собиралась.

– Паскуда малолетняя! Ну ты получишь у меня!

Куда подевалась рафинированная красавица, в обществе которой Максим Торнвальд блистал в высшем свете столицы! Сейчас это была растрепанная злобная бабища, у которой вместе со злополучной веревкой рухнули все планы.

– Помогите! – крикнул было Саша, но вместо крика у него вышел булькающий хрип.

Новый удар – Саше показалось, что голова сейчас расколется. Кровь из рассеченной брови заливала глаза.

– Кричи-кричи, – прошипела мачеха. – Громче кричи, хрен тебя кто услышит.

«Ну конечно, – подумал Саша, – она включила шумоизоляцию всего дома. Хоть обкричись, никто не придет…»

Мачеха нанесла еще один удар, и Саша рухнул в спасительную темноту.

Итак, он заперт в чулане, а на теле живого места нет, словно он превратился в сгусток пульсирующей боли. Саша дотронулся до носа, и боль вспыхнула яркой белой звездой с острыми лучами. Отец придет с работы и отведет Сашу в клинику, а когда они вернутся домой, то этой дряни тут уже не будет: уволокут ее в участок, в камеру, будет знать свое место…

Саша глухо застонал и едва не рассмеялся от внезапного понимания, что никогда ничего такого не случится. Мачеха для этого слишком умна. Она наверняка давным-давно приготовила для отца совершенно правдоподобную историю, в которой кругом виноват один только Саша, а она, как обычно, была к нему очень добра, стараясь подружиться с сиротой и заменить ему мать. И отец, который в последнее время и так не слишком ласков со старшим сыном, будет полностью на ее стороне.

Кадетский корпус Первой гвардии, о котором Максим Торнвальд обмолвился пару дней назад и о жестоких порядках которого ходили самые невероятные слухи, станет для Саши новым домом, а в его прежней комнате поселят новорожденных близнецов. Все.

Серые лучи скользили по завалу вещей в чулане. Вот удочка, которую Саше подарил дедушка, вот дряхлый плюшевый медведь с одним глазом, с которым еще отец играл, вот складной мангал для поездок на природу, а вот рукоять старинного топора, которым прадед, предпочитавший столице пасторальную сельскую жизнь, рубил дрова для камина.

Мачеха не знала, что в чулане есть топор. А Саша знал.

Потом он почувствовал озноб и, выронив из ослабевшей руки окровавленный топор, соскользнул на ковер и съежился, пытаясь удержать тепло. Накатившая волна одиночества и пустоты была тяжелой и душной, словно ватное одеяло.

Саша провел ладонью по щеке, смахивая слезы, и произнес:

– Телефон. Связь с полицией.

Раздался мелодичный звон соединения, и в комнате прозвучал уверенный мужской голос:

– Лейтенант Петренко, дежурная часть, слушаю вас.

– Меня зовут Саша Торнвальд, – промолвил Саша и не услышал себя. – Васильевский остров, Шестая линия, дом восемь. Приезжайте, пожалуйста, поскорее.

– Что случилось, сынок? – встревоженно спросил лейтенант.

Саша шмыгнул носом и ответил:

– Приезжайте скорее. Я убил свою мачеху.