Внезапно многое сделалось понятным. Разумеется, Темпи не смотрел мне в глаза. Какой смысл смотреть в глаза человеку, с которым ты разговариваешь? Надо слушать, что он говорит, а смотреть надо на руки.

В течение следующих нескольких часов я пытался запомнить хотя бы основы, но все это было безумно сложно. Со словами куда проще. На камень можно показать пальцем. Можно изобразить, как ты бежишь или прыгаешь. Но вы когда-нибудь пробовали изобразить пантомимой согласие? Почтение? Сарказм? Сомневаюсь, что даже мой отец был способен на такое.

Из-за этого я продвигался мучительно медленно. И все же это занятие поневоле захватило меня. Казалось, будто я вдруг обрел второй язык.

А кроме того, это была своего рода тайна. Я всегда питал слабость к тайнам.

Мне потребовалось три часа, чтобы выучить горстку жестов – извините за каламбур. Мне казалось, что я продвигаюсь черепашьим шагом, но когда я наконец выучил жестовое обозначение «преуменьшения», я ощутил неописуемую гордость.

Думаю, Темпи тоже это почувствовал.

– Хорошо! – сказал он и распрямил ладонь жестом, который наверняка означал одобрение. Он повел плечами, поднялся на ноги, потянулся. Посмотрел на солнце сквозь ветви над головой. – Теперь еда?

– Сейчас.

Оставался еще один вопрос, который все время меня терзал.

– Темпи, а зачем столько возни? – спросил я. – Улыбнуться легко. Зачем улыбаться руками?

– Руками тоже легко. Лучше. И еще…

Он повторил тот отряхивающий жест, который использовал прежде, но слегка видоизмененный. Нет, не отвращение… раздражение?

– Как называется, что люди жить вместе? Дороги. Правильные вещи.

Он провел большим пальцем вдоль ключицы – что это было, бессилие?

– Как называется, что хорошо жить вместе? Никто не гадить в колодец?

Я расхохотался.

– Культура, да?

Он кивнул, растопырил пальцы – веселье.

– Да, – сказал он. – Говорить руками – это культура.

– Но улыбаться же естественно! – возразил я. – Все люди улыбаются!

– Естественно – не культура, – сказал Темпи. – Жарить мясо – культура. Смывать вонь – культура.

– Так значит, вы в Адемре всегда улыбаетесь руками?

Я пожалел, что не знаю жеста для испуга.

– Нет. Улыбаться лицом хорошо с семья. Хорошо с друзья, некоторые.

– Почему только в семье?

Темпи снова провел большим пальцем вдоль ключицы.

– Когда ты делать так, – он прижал ладонь к щеке и подул в нее, издав громкий неприличный звук, – это естественно, но ты не делать так с чужие. Грубо. В семье…

Он пожал плечами. Веселье.

– …Не важно культура. В семье – больше естественно.

– А как же смех? – спросил я. – Я видел, как ты смеешься!

И добавил «ха-ха!», чтобы он понял, о чем я говорю.

Он пожал плечами.

– Смех да.

Я немного подождал, но продолжать он, похоже, не собирался. Я попробовал еще раз.

– Почему не смеяться руками?

Темпи покачал головой.

– Нет. Смех – другое.

Он подступил ближе и двумя пальцами постучал меня по груди напротив сердца.

– Улыбка? – он провел пальцем вдоль моей левой руки. – Сердитый? – он снова постучал меня по сердцу. Потом сделал испуганное лицо, смущенное, выпятил губу в дурацкой обиженной гримасе. Каждый раз он постукивал меня по груди.

– Смех – нет!

Он прижал ладонь к моему животу.

– Смех живет тут.

Он провел пальцем от живота к моему рту и растопырил пальцы.

– Сдерживать смех – нехорошо. Вредно.

– И плач тоже? – спросил я. И изобразил пальцем невидимую слезу, стекающую по щеке.

– И плач тоже.

Он положил ладонь себе на живот.

– Ха-ха-ха! – сказал он, демонстрируя мне, как движется брюшной пресс. Потом сделал печальное лицо. – Хнык, хнык, хнык! – он сотрясался от преувеличенных рыданий, держа ладонь на животе. – То же место. Вредно сдерживать.