Я поднял взгляд на девушку. Та по-прежнему смотрела на меня жалостливо. Она не могла знать, что значат для меня эти деньги.

– Благодарю вас, леди! – голос у меня сорвался. Мне вспомнилась одна из фраз, которые мы произносили, когда я жил в труппе: – Пусть все ваши истории будут счастливыми, а все пути – ровными и быстрыми!

Она улыбнулась мне и, кажется, хотела что-то сказать, но у меня возникло странное ощущение в затылке. Как будто кто-то за мной следил. На улице либо быстро привыкаешь чувствовать такие вещи, либо жизнь твоя будет жалкой и короткой.

Я оглянулся – и увидел лавочника, который о чем-то разговаривал со стражником, указывая в мою сторону. Это был не какой-нибудь приморский стражник. Этот был чисто выбрит, с отменной выправкой. На нем была черная кожаная куртка с металлическими заклепками, а в руке – окованная медью дубинка длиной в его руку. До меня долетели обрывки того, что говорил лавочник:

– …Клиентов распугивать! Кто станет покупать шоколад, когда… – он снова указал в мою сторону и сказал что-то, чего я не расслышал. – …Вам уплачено? То-то. Может быть, мне следует сообщить…

Стражник повернул голову и посмотрел в мою сторону. Я перехватил его взгляд – и кинулся бежать.

Я бросился в первый попавшийся переулок. Мои тонкие туфли скользили на снежке, припорошившем мостовую. Я услышал за спиной топот тяжелых сапог и свернул в другой переулок, отходивший в сторону от первого.

Грудь жгло огнем. Я озирался, ища, куда бы деться, где бы спрятаться. Но этой части города я не знал. Тут не было ни куч мусора, в которые можно забиться, ни сгоревших домов, через которые можно прошмыгнуть. Я почувствовал, как острый кусок замерзшего щебня рассек тонкую подметку. Ступню пронзила боль, но я заставил себя бежать дальше.

После третьего поворота я очутился в тупике. Я успел наполовину вскарабкаться на стену, когда чья-то рука ухватила меня за щиколотку и стянула вниз.

Я ударился головой о мостовую, и мир вокруг поплыл. Стражник поднял меня с земли, держа за запястье и за волосы.

– Что, самый умный, да? – пропыхтел стражник. Его дыхание обжигало мне лицо. От него пахло дубленой кожей и потом. – А ведь уже большой, мог бы и знать, что драпать без толку!

Он сердито меня встряхнул и выкрутил мне волосы. Я вскрикнул, переулок вокруг накренился.

Стражник грубо притиснул меня к стенке:

– Мог бы и знать, что в Нагорье шляться не надо! – Он тряханул меня. – Ты что, тупой, что ли?

– Н-нет, – бестолково ответил я, ощутив свободной рукой холодную стенку. – Нет…

Мой ответ его, похоже, взбесил.

– Ах, нет?! – рявкнул он. – У меня из-за тебя неприятности, парень! Того гляди жалобу накатают! Раз ты не тупой, значит, надо тебя проучить!

Он развернул меня и швырнул на землю. Я поскользнулся на грязном снегу переулка. Ударился локтем о землю, рука враз онемела. Кулак, сжимавший целый месяц еды, и теплые одеяла, и сухую обувь, разжался. Что-то драгоценное отлетело прочь и упало даже без звона, ударившись о землю.

А я и не заметил. Дубинка со свистом рассекла воздух и обрушилась мне на ногу.

– Не ходи в Нагорье, понял? – рычал стражник. Дубинка обрушилась на меня снова, на этот раз – поперек лопаток. – Дальше Пустой улицы вам, шлюхиным сынам, ходить заказано, понял, ты?

Он хлестнул меня по щеке обратной стороной кисти, я почувствовал вкус крови, голова мотнулась по занесенной снегом булыжной мостовой.

Я свернулся клубочком, а он шипел на меня:

– И имей в виду: Мельничная улица и Мельничный рынок – это все мой участок, так что ты! сюда! никогда! больше! не суйся! – Каждое слово сопровождалось ударом дубинки. – Понял?