Вторник и среда – дни марксизма-ленинизма. Лекция, подготовка к семинару и сам семинар. После него сил уже ни на что нет. Четверг – очередная попытка заняться чем-то полезным. Пятница – хозяйственный день. В Рязани, как и во всей России, в те времена весьма голодно. Моих домашних надо было кормить. Значит – марш бросок по магазинам. Закупаю съестное на неделю и в путь.

Штурмуется электричка. Самая удобная отходит в пятнадцать двадцать из Москвы. Опять четыре часа в пути, сидя на жесткой, деревянной скамейке. Главное – занять место у окна, тогда можно и поспать в дороге, привалившись к стенке вагона. Научился мгновенно отключаться и засыпать. К часам восьми добираюсь до дома. Жена первым делом вручает мне маленький пищащий комочек, который я очень люблю, и, все возвращается на круги своя.

Нет ничего удивительного, что через пару месяцев такой жизни был практически на грани нервного срыва. Со страшным скрипом сданы кандидатские экзамены. Особенно тяжело досталась эта проклятущая марксистская философия. Отвечая на вопрос про «географический детерминизм», долго молол несусветную чушь, заявив в конце, что во всем виноваты Вольтер и все… энциклопедисты.

Председательствующая в комиссии товарищ Тархова сказала, что конечно, с некоторой натяжкой мне можно поставить тройку. Хотя, она не уверена, что Высшая Аттестационная Комиссия удовлетворится такой оценкой по марксистко-ленинской философии, когда дело дойдет до выдачи диплома кандидата наук. Глядя на меня, она со злорадной улыбкой сказала: «Поверьте уж моему опыту, это вряд ли случится. Так что, берите свой трояк и идите отсюда».

Не представляете, как мне было тоскливо. Я вышел с экзамена как оплеванный. Потом мне объяснили, что она подобное говорила практически каждому второму аспиранту, сдававшему ей экзамен. Так что, успокаивали многоопытные ветераны, ты на это особенно и не заморачивайся.

Предчувствие беды и встречи с неизбежным —

Последний перегон, последний поворот…

Судьба – немой палач – нам всем аорту взрежет,

И здесь неважен срок – минута или год.

Елена Заостровцева

Плохо было другое. Постепенно начала проясняться ситуация с перспективой диссертационной работы. За очень короткое время прочитаны горы книг, многие десятки журнальных статей. Чередой пролетели встречи с разными специалистами, теми, кто занимался подобными исследованиями.

Запомнились двое. Некий человек со звучной фамилией Чебышев, работавший в Электротехническом институте имени В.И.Ленина. На него я вышел самостоятельно, пытаясь понять, кто в СССР может считаться экспертом области моих исследований, и на опыт кого можно положиться. Он принял меня в своем институте, в убогом, маленьком кабинетике. Обстановка спартанская, три стула для гостей, два из которых оказались сломанными.

Как вспоминается, я пришел к нему не с пустыми руками, а с длинным списком непонятных мне вопросов. По мере того, как вопросы задавались, становилось ясно, что и он не сможет ответить на подавляющее большинство из них. Да и общее впечатление от этого института складывалось негативное. Какая-то затхлость, трухлявость и общее скудоумие.

Со вторым специалистом меня свел незабвенный Всеволод Иванович. Научным светилом в области газодинамики в СССР считался Генрих Наумович Абрамович. Мой любимый шеф созвонился с ним и попросил проконсультировать одного приблудного аспиранта, то есть меня. Великий Абрамович был слишком занят, так что не снизошел, перепоручив сию миссию Сергею Юрьевичу Крашенинникову, в ту пору старшему научному сотруднику Центрального Института Авиационного Моторостроения.