Он шёл, задумался и услышал тяжёлое дыхание, оглянулся, рядом плёлся Четвертаков. Кудринский остановил группу. Четвертаков благодарно посмотрел и тяжело сел на обочине. Кудринский присел рядом.

– Что с вами, Четвертаков?

– Чёта дышится тяжело, ваше благородие…

– А идти сможете?

– А как жеш, ваше благородие, ща тока отдышусь…

– Ладно, посидите, отдышитесь, а нам некогда…

– Я догоню, Сергей Алексеич, ваше благородие, я, как только…

Кудринский поднялся.

Четвертаков вынул чистую тряпицу и вытер пот со лба, тряпица стала мокрая. Один раз в жизни с Иннокентием такое уже было, когда давно весной он высадился на восточном берегу Байкала, вытащил лодку на сухое, промочил ноги и ушёл в тайгу, а что было дальше – не помнил, только очнулся снова на берегу, на песчаной отмели Селенги́, а рядом сидел притащивший его из тайги Мишка Гуран и покуривал.

Драгуны-разведчики команды Кудринского шли по одному мимо сидевшего на обочине вахмистра Четвертакова. Шедший последним тронул его за плечо, и Четвертаков повалился. Вахмистр дышал, и тогда последний остался дожидаться первого из подходившего следом полуэскадрона ротмистра Дрока.

С двумя справа и слева от дороги передовыми постами блокгауза 4-го батальона 57-го ландверного полка разобрались быстро: оставили в живых одного ефрейтора, допросили и отправили в тыл.

Сам же блокгауз, в котором продолжала дрыхнуть полурота, чтобы не шуметь, надёжно подпёрли и дожидались, пока подойдёт Дрок с людьми и коноводы с посёдланными лошадями. Телефонные провода от блокгауза по фронту и в тыл нашли и перерезали, вроде всё сделали как надо.

Кудринский пошёл встречать ротмистра.

– А что с Четвертаковым? – спросил подошедший Дрок.

– Я оставил его на обочине, а как он сейчас?

– Без сознания, но дышит…

Кудринский пожал плечами.

– Ладно, – сказал Дрок и осмотрелся. – Разберёмся после, я отправил его в тыл, пускай Курашвили посмотрит, он всё же был ранен. А с этими, что будем делать, Сергей Алексеич? – Он кивнул на блокгауз.

Кудринский удивился, потому что обо всём договорились перед выходом: что оставят четырёх драгун с пулемётом и гранатами и в придачу к ним латыша, знающего немецкий язык, он должен объяснить германцам, чтобы те сидели тихо и не шумели, если хотят жить.

Кудринскому нечего было ответить, и он оглаживал по шее только что подведённого к нему Битка.

– Хорош ваш гунтер, Сергей Алексеевич, ох хорош! – отвлёкся на Битка Дрок и тоже похлопал коня по шее. Он ещё постоял, сплюнул, взобрался на свою кобылу и тихо скомандовал: – Рысью марш!

Пунинцы сработали славно, кроки были точны на три с половиною версты в тыл 57го ландверного полка. Эти три с половиною версты с подмотанными копытами прошли за полтора часа, по дороге встретили германский патруль, но те растерялись и были связаны. По обеим сторонам дороги, которая, чем дальше от Тырульского болота, тем становилась лучше, рос густой сосновый лес. Ночь была до того тёмная, что вершины сосен пропадали в непроглядном небе. Теперь уже Дрок уверенно вёл отряд, и лес внезапно кончился. Всем показалось, что и ночь кончилась так же внезапно, так внезапно, что, когда выехали на открытое место, кони отпрянули и попятились. Кони были сама природа и хорошо знали, что если чтото кончается внезапно, то жди беды, и испугались.

Отряд втянулся назад в лес, и Дрок с Кудринским полезли на дерево. Дрок потом спрыгнул, на одной сосне нечего делать вдвоём. Кудринский вылез на самую высоту и наблюдал в бинокль. Когда слез, стал рисовать схему, получалось, что в полуверсте у шоссе стоят четыре 15сантиметровые гаубицы, и ещё он разглядел два аэроплана.